Кристофер Гортнер - Мадемуазель Шанель

— Мы с братом Полем долго обсуждали этот вопрос и пришли к соглашению увеличить вашу долю на пять процентов. Мы не желаем, чтобы между нами возникли неприятности, связанные с судебной тяжбой. Это не в наших с вами интересах.

— Это для меня неприемлемо. На флаконе стоит мое имя, и это дает право на гораздо более высокую долю от прибыли. И не забывайте: это я вас наняла, месье, а не вы меня.

— Верно, мадемуазель, вы наняли нас, чтобы мы распространяли ваши духи. — Он улыбнулся. — И мы это делаем, держим свое слово в соответствии с подписанным вами контрактом. — Он похлопал по документу, словно хотел привлечь мое внимание к нему. — И вы не можете сейчас вдруг взять и пересмотреть условия контракта только потому, что ваши духи продаются гораздо успешнее, чем вы предвидели изначально. А продаются они гораздо успешнее благодаря нам и нашей работе.

— Но духи создала я, именно я, и никто другой. — Я наклонилась к нему ближе и с удовлетворением увидела в его глазах явное беспокойство. — Мое имя дает духам престиж, поэтому повышение моей доли на пять процентов — это просто грабеж. Вы получаете миллионные прибыли, набиваете за мой счет карманы, а мне оставляете гроши.

Минуту он молча смотрел на меня, потом вздохнул, пролистал контракт, открыл страницу где-то в конце. Пометил там, где я должна была прочесть. Я отказалась.

— Этот пункт гласит, что вы связаны условиями контракта на все время его действия. Вот тут, внизу, ваша подпись стоит?

— Вы прекрасно знаете, что моя. И теперь я очень жалею об этом.

— И я могу лишь сказать, мадемуазель, что мне очень жаль это слышать… Но это бизнес, вы сами подписали контракт, который обязывает вас соблюдать его. А что вы там чувствуете, к делу не относится.

— Не относится? — как эхо повторила я; мне показалось, что я теряю над собой контроль, и я до боли вцепилась пальцами в край стола. — Тут вы ошибаетесь, месье, очень даже относится. Мои чувства — это самое главное, мои чувства — это все!

— Может быть, но только в том, как вы предпочитаете вести дела в своих бутиках, — ответил он. Увидев, что я от ярости уже почти не владею собой, он, кажется, совсем успокоился. — Но в наши дела вмешиваться вы не имеете права. Если бы это было не так, мы бы с вами вообще не получали никакой прибыли…

— Вы плут и обманщик, вот вы кто! — прошипела я, перебивая его. — Как смеете вы сидеть здесь и говорить, что мои чувства ничего не значат?! Вы и ваша драгоценная компания нажили на моем имени целое состояние! Я этого не потерплю! — Я резко ткнула в его сторону рукой. — Ваш контракт недействителен. Я подписала его, не понимая, что делаю. Или вы заплатите справедливый процент, или я подаю на вас в суд.

Лицо его застыло.

— Можете оскорблять меня сколько угодно, мадемуазель, но это вам не поможет. При всем уважении я считаю ваши слова ниже вашего достоинства. — Он встал, оставив контракт лежать на столе. — Можете советоваться со своим адвокатом Шамбреном или еще с кем хотите, все равно. Контракт имеет законную силу, и изменить его невозможно. Кроме того, я считаю своим долгом предупредить вас, что, представляя большинство держателей акций компании «Духи Шанель», мы с братом будем защищать их права.

— Защищать?! — От ярости меня трясло так, что я чуть не прыгнула на него, ужасно хотелось заорать ему прямо в лицо. — Вы мне угрожаете?

— Нет, пока только предупреждаю, как я уже говорил. Если вы будете продолжать настаивать на своем, если предъявите иск, мы можем вычеркнуть вас из списка совета директоров.

Это было уже слишком. Резким движением руки я смела со стола чертов контракт и еще много чего: на ковер полетели ручки, какие-то безделушки, и в руке у меня оказался нож для разрезания писем.

— Попробуйте только, клянусь, вы об этом пожалеете! — орала я что было мочи, размахивая им.

Вертхаймер наклонился, взял чемодан в одну руку, шляпу в другую:

— Может быть.

Он повернулся, собираясь уйти, и я поняла, что этот человек не робкого десятка, если осмелился показать мне спину, потому что я была готова всадить в нее нож.

Но не всадила. Осталась сидеть за столом, часто дыша раскрытым ртом, как рыба, выброшенная на берег. Отдышавшись, я схватила телефонную трубку и позвонила своему адвокату Рене:

— Предъявляйте им иск! Я хочу аннулировать контракт. Подавайте на них в суд, наложите законный запрет, делайте все, что считаете необходимым. Я больше не хочу иметь с ними никакого дела.

Но, увы, поделать он ничего не мог. Более того, через неделю Рене позвонил и сказал, что Вертхаймеры действительно исключили меня из совета директоров и подали против меня встречный иск, обвиняя в клевете, и мне потребовалось несколько месяцев, чтобы опровергнуть обвинение. Я поклялась, что сделаю все, лишь бы отомстить им. Будь что будет, я освобожусь от пут Пьера Вертхаймера, даже если это будет мое последнее деяние в этом мире. Никто и никогда не обладал мной, я создала свое состояние собственным трудом, усилием своей воли я преодолела бедность и препятствия на пути к этому. И я отказываюсь быть заложницей этих негодяев из-за какой-то нелепой собственной оплошности. В глубине души я, конечно, признавала собственную непоследовательность. Еще несколько лет назад Бальсан предупреждал меня, чтобы я была осторожна, но я игнорировала его советы и второпях подписала этот несчастный контракт. Это была моя вина, но меня переполнял страх, что мною просто пользуются — это горькое семя было посеяно в Голливуде, — страх за свой спотыкающийся бизнес, а также гнев, что мой тяжкий труд и мое имя способствуют пополнению чужого банковского счета. Я ничего не видела, ни о чем больше не могла думать, только о том, что Вертхаймеры грабят меня, присваивают себе то, что по праву должно принадлежать мне.

Они стали моими врагами.

Меня окутало ядовитое облако ненависти. И вот в это время я познакомилась с Полем Ирибом. Представил его мне Бендор, хотя я о нем уже много слышала прежде. Поль Ириб — баскский карикатурист — иллюстрировал каталоги мод Пуаре, пока второй брак с какой-то богатой наследницей не позволил ему заняться еще и дизайном интерьеров. Бендор был поклонником его журнала «Le Témoin», основанного Ирибом еще до Первой мировой войны, но теперь прекратившего существование.

— Ты обязательно должна помочь ему возобновить издание, — предложил мне Бендор. — Он выработал совершенно новую концепцию журнала, а ты все время твердишь, что тебе нужно какое-нибудь новое дело. Займись этим, почему нет? Не сомневаюсь, журнал будет очень популярен.

Бендор знал, как задеть меня за живое, чем заинтересовать. И я согласилась встретиться с Ирибом в его новой мастерской на улице Фобур Сент-Оноре, недалеко от моего дома.