Вера Калмыкова - Михаил Булгаков

На волне первого оглушительного успеха «Дней Турбиных» драматург создал следующую пьесу – «Бег» (1928), в которой говорилось об огромной массе людей, в одночасье потерявших родину, Россию. Такой материал жизнь дала литератору чуть ли не впервые в истории.

Исследователи связывают пьесу с появлением в жизни Булгакова Любови Белозёрской, которая в 1920–1924 гг. находилась в эмиграции и потом вернулась – одна из очень и очень немногих. «…Ни одно событие в творческой биографии Михаила Булгакова не связано с именем Любови Евгеньевны так прочно, как замысел и рождение „Бега“» [14, с. 176, 177]. Ведь сам Булгаков в эмиграции не был. Однако благодаря рассказам второй жены он пережил ее мысленно, восприняв опыт близкого человека как свой собственный, да и среди ближайших родственников за рубежом оказались два его родных брата. Писатель, впрочем, как и любой художник, может как бы «присвоить» себе чужую жизнь и прожить ее в своем воображении. От этого его художественные образы не становятся менее убедительными. «Оставшаяся невоплощенной в прозе, но не ушедшая из его художественного сознания драма крушения Белой армии реализуется в мощной фантасмагории „восьми снов“ „Бега“. МХАТ жаждет поставить эту пьесу; М. Горький прочит спектаклю „анафемский успех“; прославившиеся в „Днях Турбиных“ актеры уже примеряют на себя новые роли» [13, с. 106].

Однако совершенно понятно, что при таком шквале критики, какой обрушился на драматурга, ни о каких дальнейших постановках речи уже идти не могло. Более того, критика восприняла новую пьесу как «идеологическое наступление» [10, с. 124], в которое якобы перешел драматург. «Бег» запрещали дважды: в мае и октябре 1928 г. Главрепертком [5]последовательно выносил роковое для спектакля решение, а в 1929 г. против постановки «Бега» выступил И. В. Сталин [6].

«На страницах „Известий” (1928, 15 нояб<���ря>) заместитель заведующего Агитпропом ЦК ВКП(б) П. М. Керженцев предупреждал в связи с пьесой о „правой опасности“, которая должна встретить самый решительный отпор со стороны партийной и пролетарской общественности»; особую нетерпимость проявляли руководители РАППА [6]Л. Л. Авербах и В. М. Киршон (На лит<���ературном>посту. 1928. № 20–21), а пред<���седатель> худлитсовета Главреперткома Ф. Ф. Раскольников в „Комсомольской правде“ (1928, 15 нояб<���ря>) призывал „шире развернуть кампанию против ″Бега″“. Не помогло и заступничество Горького, который, присутствуя на чтении пьесы во МХАТе, заявил, что не видит „никакого раскрашивания белых генералов“… Специальная комиссия Политбюро, куда вошли К. Е. Ворошилов и Л. М. Каганович, вынесла в янв<���аре> 1929 решение о „нецелесообразности постановки пьесы в театре“» [10, с. 124].

В том же 1928 г. Булгаков написал еще одну пьесу, «Багровый остров», поставленную в знаменитом Камерном театре Александром Яковлевичем Таировым. После 60 представлений спектакль перестали играть по распоряжению Главреперткома. Острая сатира на революционный театр, идущая на театральных же подмостках, никаким образом не могла удовлетворить репертком. В 1929 г. Булгаков завершил «Кабалу святош» (другое название – «Мольер»), посвященную великому французскому драматургу XVII в., также предназначенную для МХАТа. Однако и эта постановка в начале 1930 г. была запрещена.

6 марта 1929 г. было обнародовано решение Главреперткома снять с репертуара все пьесы Булгакова во всех театрах [6].

Как только это случилось (кстати, инициатива прекращения «Дней Турбиных» принадлежала Народному комиссариату просвещения, а не Политбюро, т. е. опять-таки скорее коллегам Булгакова, чем партийным деятелям), благоденствие автора закончилось. Печатать его оригинальные произведения перестали. Пришлось вновь браться за поденную литературную работу.

28 февраля 1929 г. Булгаков познакомился с Еленой Сергеевной Шиловской (1893–1970). Ей суждено было стать его третьей женой, пережить вместе с ним самый тяжелый период жизни, проводить в последний путь, а после долгие годы хранить его творческое наследие. Причем хранить истово, с абсолютной верой в его гениальность.

«Елене Сергеевне Булгаков делал подарки, глубоко волновавшие ее: он дарил ей свои автографы, свои рукописи. Их она берегла свято и благоговейно. С тех пор – всегда. Существующий ныне архив писателя Михаила Булгакова (разделенный между Пушкинским Домом в Ленинграде и [Российской Государственной библиотекой] в Москве, но тем не менее цельный) фактически делится на три периода – на три, увы, неравные части. До 1929 года сохранилось мизерно мало. С 1929-го – значительно больше. С 1932 года, когда Елена Сергеевна стала женой писателя, сохранилось почти все: рукописи, черновики, варианты, деловые бумаги, письма…» [14, с. 286].

«Ей было тридцать шесть лет, она была очень хороша собой, и очарование ее заключалось не столько в чертах лица (красивого лица с чуть косящим разрезом глаз) и даже не в изяществе стройной фигуры (изящество и стройность она сохранила до конца своих дней), а в чем-то другом, что, собственно, и составляет очарование женщины, – в ее манере двигаться и говорить, в ее поступках – не больших, а малых, сиюминутных, в движении ее души…» [14, с. 284]. С их первой встречи, состоявшейся в уже знакомом нам доме Нирензее, и до момента, когда Елена Сергеевна стала не «тайной», как Маргарита для мастера, а настоящей женой Булгакова, должно было пройти три с половиной года.

Ни Елена Сергеевна, ни Михаил Афанасьевич не были свободными людьми. К тому же муж Елены Сергеевны Е. А. Шиловский был крупным военачальником. Поначалу влюбленные встречались тайно. Однако взаимное чувство росло, и становилось понятно, что это не легкое увлечение и не щекочущий нервы флирт.

25 февраля 1931 г. Е. А. Шиловский потребовал, чтобы Елена Сергеевна оставила возлюбленного. На некоторое время их отношения прекратились, но возобновились летом 1932 г., и влюбленные уже не расставались. 3 октября был оформлен развод М. А. Булгакова с Л. Е. Белозёрской, и на следующий день зарегистрирован его брак с Е. С. Шиловской, принявшей фамилию Булгакова [6].

Считается, что Елена Сергеевна стала прототипом Маргариты в главном булгаковском романе.

После снятия с репертуара МХАТа спектакля «Дни Турбиных» и запрещения «Бега» Булгаков чувствовал себя потерянным. В 1929 г. он хотел эмигрировать из страны, подал заявление на выезд, но получил отказ; письменно обращался и к Сталину, и к Горькому, и к другим деятелям государства и культуры [13, с. 106; 6], мотивируя свое решение невозможностью добыть на родине средства к существованию.

О характере Булгакова можно судить по одному эпизоду. В той ситуации, в которой он оказался после запрета своих пьес, самым разумным было бы демонстрировать власти если не покорность, то лояльность. Вместе с тем 2 октября 1929 г. Булгаков подал заявление о выходе из Всероссийского союза писателей. Аналогичное заявление написала и Анна Андреевна Ахматова (они с Булгаковым были друзьями), причем оба – в знак протеста.