Томас Шёберг - Ингмар Бергман. Жизнь, любовь и измены

Эльса Фишер-Бергман была глубоко опечалена. Та жизнь с мужем, какую она себе представляла, мало-помалу разбилась вдребезги. А ведь совсем недавно она радовалась переезду в Хельсингборг и продолжению совместной работы – подбору актеров, распределению ролей, обсуждению репертуара и самому дерзкому, а именно постановке новогоднего ревю, где они оба смогут показать, что способны создавать новые скетчи и танцы.

Смертельный удар нанесла преемница на посту театрального хореографа, которую она сама порекомендовала мужу. Ее давняя однокашница, Эллен Лундстрём, а ныне Стрёмхольм, поскольку состояла в браке с Кристером Стрёмхольмом, человеком, о котором экс-подруга Бергмана Карин Ланнбю по-прежнему докладывала Главному штабу и который в это время работал в норвежском движении Сопротивления, был так называемым связником в Стокгольме, а согласно донесениям общался и с нацистами, и с коммунистами и находился под надзором полиции.

Не имея рядом семьи, Ингмар Бергман втянулся в беспорядочные сексуальные контакты, царившие в Хельсингборгском театре. Труппу обуяла похоть, то и дело вспыхивали сцены ревности. “Конечно, театр был нашим домом, но в остальном мы находились в замешательстве и жаждали общения”, – пишет он в “Волшебном фонаре”. В одном из радиоинтервью 1985 года он вспоминал: “Разумеется, были и драмы, и страсти, и любовные истории – разного толка, – насколько мы успевали. Чудесное время”. И в центре – Эллен Стрёмхольм, которую он изображает как “притягательно красивую девушку с эротической аурой, одаренную, оригинальную и темпераментную”.

Родилась она в 1919 году в Гётеборге, звалась тогда Эллен Холлендер и росла в Вермланде у матери и отчима; ее биологический отец, коммерсант Гуннар Холлендер, даже не упоминался по имени. Уже в шестнадцать лет она решила стать театральным режиссером. Мать, однако, предложила ей приобрести профессию балетного педагога, и в 19371939 годах она училась в Дрездене танцу и хореографии.

Ингмар Бергман познакомился с ней еще в театре “Сказка” в Общественном доме, но влюбился только в Хельсингборге. На одной из вечеринок в “Гранд-отеле” он увидел, как Эллен Стрёмхольм отплясывает на столе канкан, – и попался.

Как я упоминал, она была замужем. Но это не имело ни малейшего значения. Почти сразу же она стала новой женщиной Ингмара Бергмана.

Пожалуй, ей следовало понять, ведь знаки-то были вполне отчетливые. Во время болезни Эльса Фишер-Бергман каждый день писала мужу, но он никогда не отвечал. Позднее, в феврале 1945-го, когда она поправилась, Ингмар Бергман не захотел, чтобы она и дочь переехали в Хельсингборг. Лучше им пожить у Эльсиной матери, у Эйвор. Конечно, ей это показалось немного странным, но она все равно ни о чем не подозревала, во всяком случае ни о чем такого масштаба. Только когда Бергман сам признался в неверности и попросил развода, до нее дошел размах обмана – он тайком изменял ей и теперь собирался жить с подругой, которую она сама же и порекомендовала себе на замену, точно так же как несколько лет назад она сменила Карин Ланнбю и стала возлюбленной Бергмана.

Я отметил, как лицо Эльсы застыло от боли. Она сидела на кухне за столом, щеки болезненно-красные, детский рот крепко сжат. Потом она совершенно спокойно сказала: теперь тебе придется платить содержание, у тебя есть на это средства, бедняга? Я с горечью ответил: раз я мог платить восемьсот крон в месяц за твой паршивый частный санаторий, то и на содержание наскребу. Не беспокойся, —

пишет он в “Волшебном фонаре”.

В дневниковой записи от 9 февраля Карин Бергман отметила, что ее опасения подтвердились, что ее мысли насчет брака сына были вполне обоснованны. Ингмар от случая к случаю заходил в пасторский дом на Стургатан, и они подолгу разговаривали. Из-за военного времени в столице соблюдали затемнение.

Ингмар пришел в десять, и мы с ним проговорили до двенадцати. Сегодня в городе кромешная тьма, и как никогда чувствуешь, что сейчас мировая война и ночь на земле.

Безжалостное сообщение Ингмара Бергмана вдребезги разбило существование Эльсы Фишер-Бергман. Жизнь жестоко обошлась с ней и ее дочерью. Размышляя, почему так вышло, она думала, что они с Ингмаром были, наверно, слишком счастливы – или воображали, что слишком счастливы. Может быть, их существование казалось ему чересчур идиллическим? Может быть, ребячливость их надежд не выдержала проверки реальностью? Ингмар Бергман упорно держался за своих игрушечных медведей, и, может быть, эти мягкие игрушки, как и чтение вслух “Винни-Пуха” в абрахамсбергской квартире, символизировали трудность разрыва с идиллией детства, неспособность решительно шагнуть во взрослую жизнь, требующую полной ответственности. Размышляла Эльса Фишер-Бергман и о том, что, возможно, все обстоит куда проще: ее мужу пора было сменить весьма стыдливую и невинную жену с мальчишеским телом на более женственную и сексуальную женщину. Да, она вправду так думала.

И наоборот, ведь можно бы добавить: разрыв с Карин Ланнбю подстегивало стремление уйти от эротико-невротического и несколько опасного существа к скромной и милой женщине отчасти даже материнского типа, то бишь к ней. Складывается впечатление, что бергмановский выбор женщин руководствовался именно этим – он менял партнерш на диаметрально противоположных. Едва успев жениться и стать отцом, он начал искать новую женщину, которую через несколько лет поменял согласно той же модели. Дочь Лена уже взрослой так комментировала бергмановские романы: “Папа всю жизнь ищет собственную мать”.

В “Волшебном фонаре” он пытался сам поставить себе диагноз:

Я не знаю того человека, каким был сорок лет назад. Неприятные ощущения так глубоки, а механизмы вытеснения действовали так эффективно, что я с трудом вызываю этот образ. Фотографии в данном случае мало чего стоят. Они показывают только маскарад, укоренившийся маскарад. Если я думал, что на меня напали, то отбивался как испуганная собака. Никому не доверял, никого не любил, ни по ком не тосковал. Был одержим сексуальностью, вынуждавшей меня к постоянным изменам и непроизвольным поступкам, все время терзался желаниями, страхом, тоской и угрызениями совести. То есть был одинок и разъярен. Работа в театре немного смягчала напряжение, которое отпускало лишь в краткие мгновения пьяного дурмана или оргазма.

Жестоко откровенное признание, разоблачающее молодого человека, которому, собственно, не мешало бы воздержаться от романов с женщинами, пока он не пройдет серьезное лечение.

В конце мая, без малого через месяц после капитуляции Германии, Ингмар Бергман позвонил матери и сообщил, что они с Эльсой твердо решили развестись. К этому известию в семье отнеслись отрицательно, и некоторое время пастор отказывался принимать сына. Похоже, Ингмар Бергман встречался с матерью, только когда пастора не было дома: