Игорь Оболенский - Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия

И здесь же объявил мне, что я арестован по подозрению в измене Родине в соответствии со статьей 64 УПК. Я слышал, как за дверью работали двигатели различных марок автомобилей, представители Баранникова выстраивали колонну, заходили и о чем-то спрашивали его и прокурора. Затем предложили мне идти к машине. Повели к „Волге”. Я сел на заднее сиденье между охранниками, которые были вооружены автоматами Калашникова. На первом сиденье тоже размещался вооруженный офицер КГБ. Наступила зловещая тишина, и только.»

На этом месте голос маршала прервался. Возможно, он устал. А может, неприятные воспоминания вновь захлестнули душу. Отложив в сторону рукопись, Дмитрий Тимофеевич обратился ко мне:

— Давайте дальше свои вопросы. Хватит об этом, что время зря терять.

— Вы часто в людях ошибались?

— Это очень сложный вопрос. Конечно, мне приходилось ошибаться. В том же Шапошникове. Ведь это я рекомендовал его на должность главкома ВВС. А он оказался самым что ни на есть карьеристом. В своей книге «Мой выбор» он пишет, что вышел из партии и гордится этим. А зачем же он тогда в нее вступал?

И потом я, конечно, жалею, что голосовал за Горбачева. А ведь именно он был инициатором развала Союза. Когда мы стали говорить ему о надвигающейся беде, он не стал нас слушать. Амбиций у него оказалось больше, чем ума. И в результате все получилось так, как получилось.

— Форму сегодня часто надеваете?

— Да нет. Только когда встречаюсь с ветеранами, надеваю маршальскую форму без наград. Но обязательно с маршальской звездой.

— Знаете, я и не предполагал, что мы с вами будем говорить обо всем — и о политике, и об экономике.

— А вы что же думаете, что военные — недалекие люди? Конечно, это не так. Неужели вы полагаете, что почти за 60 лет, которые я отдал службе, я так ничему и не научился? Могу рассуждать и о политике, и о сельском хозяйстве. Когда я командовал Среднеазиатским военным округом, у меня было 5 совхозов, на Дальнем Востоке — 7 совхозов. И между прочим, надои от каждый коровы были весьма и весьма неплохими.

— Если позволите, задам вам такой вопрос: вы верите в Бога?

— Я всегда был и остаюсь в высшей степени атеистом. Ну не верю я, что кто-то создал Землю. Но если человек во что-то верит и считает, что эта вера ему помогает, я ничего против не имею. Я ведь тоже во что-то верю.

— А во что, Дмитрий Тимофеевич?

— Я верю в то, что общественная собственность на средства производства — наиболее прогрессивный общественный строй. Я приверженец учения Ленина.

— Вы сегодня довольны жизнью?

— Такого, чтобы быть всем довольным, наверное, не бывает. Я жалею, что поддерживал Горбачева, способствовал его продвижению. Но и каяться мне не в чем. Однажды ко мне подошел молодой человек и спросил: «Дмитрий Тимофеевич, а вы не хотите покаяться?» На что я вполне искренне воскликнул: «А перед кем, собственно, и за что?»

— А что вам интересно в сегодняшней жизни?

— Интересна сама жизнь. С любым академиком могу говорить на любые темы. Я считаю, что уровень твоего развития определяется не только тем, где ты учился, но и тем, что ты читаешь. Я, например, могу процитировать всего Плутарха. Часа полтора могу читать Владимира Маяковского. На спор продекламирую всего «Евгения Онегина» Пушкина.

Все свое свободное от службы время я посвящал литературе. К сожалению, не могу похвастаться музыкальными познаниями. У меня ведь нет слуха. Но все равно почти на всех постановках Мариинского театра в Петербурге и Большого театра в Москве мы с супругой были. А дома я тоже люблю послушать музыку. Не так давно открыл для себя Ефима Шифрина. Имею в виду его песню «Южная ночь». Очень хорошая песня.

С этой песней связана одна довольно трогательная история. Как мне рассказала жена Язова Эмма Евгеньевна, она как-то решила сделать мужу подарок и купить кассету с этой песней. Но так получилось, что ни в одном киоске ее не было. На улице пошел дождь, уже смеркалось. А Эмма Евгеньевна все равно отправилась на самый край Москвы, где, как ей сказали, могла быть кассета, и все-таки раздобыла «Южную ночь». Радости Дмитрия Тимофеевича не было предела!

Несмотря на его слова об отсутствии слуха, он довольно неплохо танцует. Когда наш разговор подошел к концу и диктофон был выключен, маршал пригласил меня на чашку чая.

В столовой вдруг заиграл магнитофон с «Южной ночью». Дмитрий Тимофеевич немедленно поднялся из-за стола и, пригласив жену на танец, закружился с ней в вальсе.

А потом он читал стихи. И делал это замечательно! Эмма Евгеньевна шепнула мне, что это были его собственные стихи.

Уже прощаясь с Язовым, я задал последний вопрос:

— Если оглядываться на прожитую жизнь, что в ней является вашей гордостью?

— Мое участие в Великой Отечественной войне. То, что мне удалось пролить кровь за Победу. И второе, чем я горжусь, — это то, что мне удалось без всякой «мохнатой» руки честно прослужить более полувека в Вооруженных силах и самому пройти все ступени армейской службы от рядового курсанта в 1942 году до маршала в 1990-м.

По-моему, неплохой путь русского солдата.

Он живет в самом центре грузинской столицы — в старинном районе Тбилиси, который называется Сололаки. Часто ходит по городу пешком, вызывая добрые улыбки не только у туристов, но и у коренных тбилисцев.

Актера Кахи Кавсадзе знают и любят все. Чего стоят только одни его работы в кино — Абдулла в «Белом солнце пустыни», Дон Кихот в фильме «Житие Дон Кихота и Санчо» Резо Чхеидзе, роль Михаила Коришели в легендарном «Покаянии» Тенгиза Абуладзе. При этом кроме блистательной актерской игры — Кахи вот уже полвека выходит и на сцену прославленного театра имени Руставели — Кавсадзе знаменит репутацией хорошего человека.

При личном знакомстве я понял, что он еще и уникальный рассказчик. В просторную трехкомнатную квартиру актера, наверняка роскошную по советским меркам, я пришел аккурат в то мгновение, когда в городе отключили свет. В доме было светло, благо часы только пробили три часа пополудни. Но батони Каха (в Грузии именно так, без отчества, принято уважительно называть собеседника), усадив меня на кожаный диван и придвинув для себя кожаное кресло, какое-то время расхаживал по комнате и эмоционально рассуждал о том, почему люди удивляются, что иногда нет света, ведь его отключают и в Америке, где живет сын Кахи.

Минут через десять маленький моноспектакль для одного зрителя был закончен (стоит ли говорить, что я в очередной раз сожалел, что записываю своего героя не на видеокамеру), и Кавсадзе, расположившись в кресле, согласился ответить на мои вопросы.

За все три часа нашей первой беседы я задал их всего несколько. При этом на каждый хозяин дома реагировал так, что его ответ мог легко стать основой если не фильма, то маленького рассказа.