Вячеслав Фетисов - Овертайм

Я собрал почти все автографы на свою майку как раз тогда, когда мы подошли к половине дистанции. Тут и встретились с Володей и Сергеем. «Ребята, я поехал домой». — «Мы тоже собираемся». Решили, что уедем, как только нас смогут на электрокаре отвезти назад, к стоянке лимузинов. Девушка, которая развозила напитки, отдала им свой кар. «Все, — кричат они, — мы готовы ехать». — «Подождите немного, мне нужно еще у Стива Айзермана и Маккарти автографы взять». Я дождался Стиви, он расписался, и мы с Володей и Сергеем поехали в клуб. Умылись, зашли в ресторан, заказали сандвичи. Когда мы возвращались, парень, который отвечал за автографы, догнал Константинова и попросил его тоже расписаться. Я говорю: «Вова, там же на час работы». Он отвечает: «Я пишу быстро, для меня это минут на тридцать-сорок». Все понимают, благотворительность — это святое, отказываться нельзя. Пока Вова расписывался, мы сидели с Серегой в машине, болтали. Только Вова освободился — наш шофер собрался уходить, сказал, что тоже хочет взять автографы. Я ему объясняю: в клубе из хоккеистов никого нет, все на поле для гольфа. Но он как-то засуетился и исчез. Когда Константинов подошел, я ему сказал: «Ты пришел, а шофер пропал». — «Я пойду его поищу», — бросил он и, действительно, через пять минут привел нашего водителя [2] Возможно, шофер лимузина покурил «травку», чтобы восстановиться, в этот день у него было много работы. .

Мы сели в машину, но что-то в водителе мне показалось странным. Он вдруг выскочил из кабины, побежал к другим шоферам, которые рядом стояли, начал спрашивать, как ехать обратно. Дурацкая ситуация, обычно профессионалы запоминают дорогу. Володя ему крикнул: «Мы тебе покажем, как ехать, давай садись в машину». Наконец поехали обратно. Времени было около девяти, еще светло — самые долгие дни, середина июня. Едем, толкуем о своих планах, о том, как в Москву Кубок привезем. Константинов не появлялся в Москве с тех пор, как в 1991-м уехал через Венгрию в США. Волнуется; надо паспорт сделать. Я его успокаиваю — договоримся. Еще проблема: он свою двухкомнатную квартиру в Москве хотел приватизировать. Серега рассказывал, что одному его сыну в колледж пора идти, а второго, младшего, он в Москву возьмет, надо его там погонять: «А то Артем здорово поправился». Говорили об обычных житейских вещах. Ехали расслабленные; я сидел сзади, справа по ходу, ноги у меня лежали закинутые наверх, на стойку, где телевизор и бар. Серега сидел слева от меня, а Володя чуть впереди на диване вдоль левого борта.

Лимузин свернул с хайвея на Вудворт-авеню. Минут за семь до того, как все случилось, Константинов сполз по сиденью ближе к водителю, чтобы его предупредить; если какие-то вопросы, мы ему подскажем. Я Вову спрашиваю: «Может, к тебе заскочим? Позвоню сейчас Ладе, скажу, чтобы она тоже подъехала». И дальше обычный разговор, кто куда едет отдыхать. Константиновы собрались на Карибы, я с Ладой и Анастасией на Гавайи.

Мы ехали по правой полосе при четырехрядном движении. Я все время смотрел вперед, чтобы этот чудак не проехал нужный нам поворот. Он гонит по правому ряду, а ему через триста-четыреста метров надо поворачивать направо. Успею, думаю, подсказать, что скоро мы должны повернуть. Вдруг лимузин резко, градусов на шестьдесят, пошел влево. Какого черта он перестраивается? Смотрю, машина идет с ускорением, будто нога шофера давит на газ. Или он педали перепутал, или уснул, а может, и специально так сделал, я не знаю. Мы стали кричать, все трое: «Что ты делаешь?» — по-русски или по-английски, не помню… И в этот момент лимузин вылетает на разделительную полосу, впереди столб фонарный цементный, и мы — прямо на него. Передо мной вся жизнь в картинках пролетела в одно мгновение. Но каким-то образом (или водитель успел отвернуть, или так само получилось) мы пронеслись мимо столба, но в следующее мгновение — в дерево! Бум! И сразу — темно.

Следующее, что помню, — кто-то залез в кабину и кричит: «Есть ли живые?» Я откликнулся. Мужчина, что кричал, подал мне руку и вытянул меня.

Уже стемнело, машины вокруг остановились, народ столпился. Выброшенное из лимузина заднее сиденье рядом валялось… Мужчина, что помог мне вылезти, поддержал меня, и я лег лицом на подушки этого сиденья. Он мне говорит: «Лежи, не поднимай головы, не шевелись». Я лежу, в голове шумит, грудь болит и колено. Повернулся, смотрю: колено все разодрано, в двух местах рваные дырки, из них мясо висит, кости видно. На руке тоже большая дырка и кусок кожи сморщенный болтается, как на тоненькой ниточке. И никакой у меня реакции на все это, полное безразличие. Лежу, а он меня спрашивает: «Там еще кто-нибудь остался?» — «Да, там два моих друга». Подбежали еще люди, стали мне дыхание искусственное делать. Спрашивают имя, а у меня дурацкая мысль: скажу свое имя, все его здесь знают, может начаться хаос — и молчу.

Через считанные минуты «скорая помощь» появилась, меня положили на носилки, привязали к ним и единственное, что я мог, — смотреть через колеса, как вытащили Володю. Я все время спрашивал: «Как ребята, что с ними происходит?» Мне ничего не отвечали, да я и сам понимал, что дела там скверные. И вот вижу — Вову вытащили через противоположную от меня дверь. Он не подавал никаких признаков жизни. У меня истерика началась, я стал кричать: «Что вы стоите? Спасите его, помогите ему!»

Подъехали полицейские, спрашивают мое имя. Я лежал на животе, в шортах, полицейский вытащил у меня бумажник из заднего кармана, посмотрел фамилию, узнал меня: «Спокойно, парень, с твоими друзьями случилась не очень хорошая история, но они живы, и мы думаем, все будет нормально». Погрузили носилки в машину, повезли. Оказывается, мы разбились в пяти минутах езды от госпиталя. Занесли меня в реанимационное отделение, сразу набежала толпа врачей, аппараты какие-то ко мне присоединили. Начала приходить боль, я ведь сразу ее не чувствовал. Все время спрашивал: «Как ребята?» Мне отвечают: «Один — более или менее, а второй плохо». Но не говорили, кто плох, потому что сами не знали.

Первым появился мистер Илич, он живет недалеко от госпиталя. Подошел, в глазах слезы: «У тебя все будет в порядке, а с ребятами не очень хорошо». Мне анализы делают всякие: кровь, мочу, рентген, десяток процедур; снимки — шеи, позвоночника, рук, ног. Я попросил позвонить жене, сказать, что жив. Вскоре Лада приехала, а меня уже начали зашивать. Я попросил ее выйти: «Не хочу, чтобы ты это видела».

Доктор, который меня зашивал, позже рассказывал, что он служил военврачом. Мог ли он тогда себе представить, что ему придется «штопать» майора Советской армии в отставке?

Ребята стали съезжаться. Первые трое суток они из больницы не выходили, там и ночевали.