Сергей Нечаев - Любовь и злодейство гениев

О том, что произошло с ними со всеми в Англии, вновь рассказывает Ф. А. Вигдорова:

«Через несколько лет после смерти Натальи Александровны в Англию, где жил тогда Герцен с детьми, приехал Огарев с женой Натальей Алексеевной Тучковой-Огаревой.

И тут произошли события, которых никто предвидеть не мог: Наталья Алексеевна полюбила Герцена и вскоре стала его женой».

Огарев был горячо привязан к Наталье Алексеевне, и все происшедшее было для него тяжким ударом. Казалось бы, между Огаревым и Герценом должна возникнуть непроходимая пропасть, неодолимое препятствие. Но, читая их письма той поры, понимаешь: всегда, в любых обстоятельствах оставаться людьми — во власти самих людей.

«У тебя страшно много, ужасно много ума, так много, что я, право, и не знаю, зачем его столько одному человеку…»

Надежды, которые возлагала покойная Наталья Александровна на свою молодую подругу, не оправдались, Наталья Алексеевна искренне хотела посвятить себя воспитанию детей, но она не сумела их полюбить, а без любви нет разумения, нет понимания. Она не смогла заменить им мать, она была мачехой — несправедливой, подозрительной, сварливой.

Когда отношения Герцена и Натальи Алексеевны зашли в тупик («Какое глубокое и плоское несчастье!» — восклицает Герцен в письме Огареву), когда семья была разрушена, разобщена, когда и дети Герцена и сам Герцен были отравлены ядом постоянных ссор с Натальей Алексеевной, ее подозрениями и упреками, Огарев говорил в одном из своих писем Герцену: «Ты иногда мне намекал, что ты внес в мою жизнь горечь. Это неправда! Я, я в твою жизнь внес новую горечь. Я виноват».

Письма Огарева к Наталье Алексеевне, письма, в которых он напоминает ей об их общей ответственности за детей Герцена, об их долге перед памятью умершей Натальи Александровны Герцен, — это письма, в которых воплощены честь и высота человеческой души.

Могут сказать: зачем же приводить примеры из семейной жизни, из семейной неурядицы, когда и без того известно, что Герцен и Огарев рыцари без страха и упрека, испытанные борцы, замечательные революционеры? Это верно. Но ведь верно и то, что иной раз оставаться человеком легче в крупном, чем в мелком, повседневном. И другое: нельзя, я думаю, область дружеских или семейных отношений низводить до степени неважных, несущественных.

Ведь когда вы читаете о жизни великих людей, вы хотите знать обо всем: не только о великих свершениях, но и о духовной, внутренней жизни, о поисках, находках, ошибках. Об ошибках — не для того, чтобы злорадно сказать: э, да и они, как все! — а для того, чтобы понять, как человек становится Человеком, как он духовно крепнет, как он остается самим собой в крупном и в повседневном, в горе и в счастье, в минуты «грозно-торжественные» и в ежедневной суете.

Мы не будем подробно останавливаться на общественно-политической деятельности Герцена и Огарева в Лондоне. В контексте данного повествования она не имеет ровным счетом никакого значения. Для нас важно другое: много лет Александр Иванович и Николай Платонович, а также официальная жена последнего странным образом жили вместе. То есть много лет Огарев безропотно нес свой крест, оставаясь жить со своей «верной» женой и «верным» другом в одном доме. Понять подобное трудно, но, в принципе, можно, ведь любовь всегда приходит и уходит помимо нашей воли и нередко делает глупыми даже очень умных людей.

«Воспоминания об ужасах, пережитых в 1848–1851 гг., завладели мыслями Герцена и лишили его душевного равновесия: он ощутил настоятельную психологическую потребность найти спасение, поведав о своей горькой истории. Так была написана первая часть его будущих мемуаров. Работа над ними стала целительным средством от того страшного одиночества, в котором он оказался, живя среди безразличного чужого народа, в то время как политическая реакция, казалось, охватила весь мир, не оставляя ни малейшей надежды. Незаметно он оказался погруженным в прошлое. Он уходил в него все дальше и дальше и обрел в этом источник свободы и силы»

Согласно «Воспоминаниям» Тучковой, 15 декабря 1864 года Герцен и Огарев усадили ее с дочерью Лизой в вагон поезда, который отправлялся на юг Франции, в Монпелье.

Сам Герцен обещал скоро присоединиться к ним, и, в самом деле, они вскоре дождались его приезда. Потом Александр Иванович ненадолго уехал в Женеву и, встретившись там с сыном, вернулся на Лазурный берег.

Наталья Алексеевна пишет:

«В конце зимы мы поехали в Канны, а оттуда опять в Ниццу. В Каннах мы познакомились с доктором Бернатским, нам его рекомендовали в гостинице, когда моя дочь захворала немного. Бернатский оказался большим поклонником Герцена; он был польский эмигрант, пожилых лет, жил во Франции с тридцатого года и не охладел в своем патриотизме, хотя жизнь его проходила более среди французов».

Весной 1865 года из Ниццы они переехали на дачу близ Женевы. Дача эта, больше похожая на старинный замок, называлась «Шато де ля Буассьер» и была нанята по поручению Герцена неким господином Касаткиным, который жил поблизости.

Места в «Шато де ля Буассьер» было достаточно, и вскоре к ним из Италии приехали погостить дочери Герцена Тата и Ольга.

А теперь настал момент напомнить, что от первой жены у Герцена было трое детей: Александр, Наталья (Тата) и Ольга.

Александр, родившийся в 1839 году, стал ученым-физиологом и давно жил отдельно.

Наталья Алексеевна Тучкова вспоминает о нем:

«Герцен решился отправить своего сына в Женеву; ему хотелось, чтоб молодой человек, живя отдельно от семьи, приобрел немного независимости в чистом, почти горном воздухе швейцарских городов и продолжал уже самостоятельно более серьезные занятия. Во время посещения в Лондоне разных вольных курсов А. А. Герцен был всегда первым на экзаменах, получил серебряную медаль и золотую и разные лестные отзывы от читающих лекции. Не помню всех предметов, изученных им, но знаю, что он особенно занимался естественными науками, физикой, химией, и к рождению Герцена делал, вместо сюрприза, наглядные опыты, читал нам лекции с очень ясными толкованиями, которыми его отец оставался очень доволен. Когда Герцен отправил сына в Женеву, он послал его к известному натуралисту Карлу Фогту, с которым был коротко знаком еще в Ницце. Пробыв с полгода в Женеве, А. А. переехал в Берн, в дом старика Фогта, отца знаменитого натуралиста. Там А. А. поступил в университет и, мне кажется, пробыл в нем года четыре, постоянно переписываясь с отцом, который в письмах постоянно напоминал о занятиях, о чтении».