Борис Голлер - Лермонтов и Пушкин. Две дуэли (сборник)

« Солёный.Нет, мне положительно странно, почему это барону можно, а мне нельзя?.. ( Вынимает флакон с духами и прыскается .) …Хорошо-с, так и запишем. Мысль эту можно б боле пояснить, но боюсь, как бы гусей не раздразнить… ( Глядя на Тузенбаха. ) Цып, цып, цып…»

Чехов что-то понимал в дуэли Лермонтова – что-то чувствовал как художник в этой истории. Он вообще любил Лермонтова. Кроме того, его занимал сам образ дуэли. Как институции. Как действа между людьми («Дуэль», «Три сестры»). И он неслучайно придал своему ужасающему Солёному в «Трех сестрах» эту постоянную «лермонтовскую» ассоциацию…

Это всегдашнее – его, Солёного: «цып, цып, цып…» Или: «Он ахнуть не успел, как на него медведь насел…»

«Я против вас, барон, никогда ничего не имел. Но у меня характер Лермонтова… Я даже немножко похож на Лермонтова… как говорят… ( Достает из кармана флакон с духами и прыскает на руки. )»

Ирина– о нем: «Я не люблю и боюсь этого вашего Солёного. Он говорит одни глупости… (Вспомним еще раз письмо Кати Быховец!)

Тузенбах. Странный он человек… Мне и жаль его, и досадно, но больше жаль. Мне кажется, он застенчив… Когда мы вдвоем с ним, то он бывает очень умен и ласков, а в обществе он грубый человек, бретёр…»

Мартынов вряд ли понял, что хотел сказать Лермонтов своим Печориным. Может, не понимал до конца – ни Печорина, ни Грушницкого. Но, возможно, он хотел показать – кто здесь Печорин, а кто Грушницкий?..

«Я позволю себе не много, я только подстрелю его, как вальдшнепа!..»

Лермонтова убил пародийный персонаж. В какой-то мере – пародия на него самого.

Убиение одного за другим – Пушкина, потом Лермонтова – в дуэли, с разницей всего в четыре с половиной года, означало, как говорят нынешние политологи, – «крушение элит». Или «элиты». «Элита» страны, которая не выносит тяжести собственных гениев, погибает сама и подводит к краю гибели все общество. Собственно, что бы сегодня ни говорили о декабре 1825-го, – крушение элиты тогдашней России началось с разгрома 14 декабря. Быстро начал меняться духовный уровень элиты. Пошло падение уровней. Наметились крушение ценностей и смена критериев в обществе…

14 декабря 1825-го одним из первых на помощь царю пришел Кавалергардский полк – во главе со смелым, честным и, верно, в чем-то недалеким графом Бенкендорфом. – Но он будет также и единственный человек, который непосредственно в момент казни на кронверке Петропавловской крепости – слабо, но выразит свой протест против второго повешения. Что, несомненно, запомнится ему в потомстве – хотя… кто скажет, что помнит сегодня еще – а что будет помнить завтра и через много лет забывчивое потомство? И главное, – что ему захочется помнить?

Почти сразу после казни на кронверке 13 июля 1826-го Кавалергардский полк устроил бал в честь нового шефа полка – правящей императрицы Александры Федоровны. Кому-то пришло в голову отмыться от этого дня. Очиститься.

И те, кто понимал что-нибудь в дворянских приличиях, мог сказать про себя, что рухнула эпоха. (Должно быть, и говорили. Но глас столь давнего времени плохо доходит до нас. Не всегда!) – Ибо в тот день не просто казнили смертью пятерых и была гражданская казнь многих людей, но погибли на виселице два бывших офицера полка : Павел Пестель и Михаил Бестужев-Рюмин. И были подвергнуты гражданской казни еще несколько его офицеров…

Именно из этого полка немного времени спустя выйдут – и Дантес, и Мартынов.

«Почему барону можно, а мне нельзя?..»

История – очень точная наука. Ее связи впечатляют.

«Цып, цып, цып…»

Санкт-Петербург 2011–2012

Полковник из штаба войск Кавказской линии — за 50 лет

Пушкин Лев Сергеевич — майор, 37 лет

Дорохов Руфин Иванович — прапорщик, 35 лет

Барклай де Толли — военный врач, без возрасту

Столыпин Алексей Аркадьевич (Монго) – капитан, 25 лет

Молодая дама — лет 25-ти (она же после Дама в летах)

Младшая сестра ее — лет 17-ти, но выглядит старше

Офицерик — лет 20-ти (после Г-н в летах)

Карпов — унтер-офицер, 46 лет

Тиран Александр Францевич — молодой подполковник

Пожогин-Отрашкевич — ничем не примечательный господин

Найтаки — ресторатор, без возрасту

Приезжий офицер

Игроки: 1-й игрок, 2-й игрок, 3-й игрок

Сэр Генри Миллс — полковник английской службы (тоже игрок)

Человек, пишущий письмо

Половой

Адмиральша — старуха в егерском мундире

Неизвестный — без возрасту

Человек, пишущий письмо

Юнкер Бенкендорф

Лицо с трубкой

По двум углам сцены – два уголка интерьера. Два сколка некой прошедшей эпохи (гостиная, кабинет?). Почти зеркально друг другу, как половинки ореха, разнесенные в пространстве.

В одном углу – МУЖСКОЙ ГОЛОС, потом сам – ГОСПОДИН В ЛЕТАХ; одет по-домашнему… с длинной гнутой трубкой во рту – продолжением лица. Светский душка, выпивоха, любитель пожить… Пуская дым кольцами – незримому собеседнику:

– …Белые олени?.. Нет. А что это?.. Нет. Не помню… Разное говорили! Мало что говорили! Разве упомнишь – что говорили тогда?

Жаль, жены нет дома! Вышла за покупками… У ней свои воспоминания.

У каждого – ах-ха! – свои воспоминания!.. Вы, вообще, бывали там?..

Помню как теперь – белые ступени лестницы… нет, пардон! – лестницы к галерее как раз еще не было!..

Городок еще был miser – с ладонь! – плохонький, деревянный! Но с амбициями…

То есть некоторые – иные находили его даже прекрасным!..

Ну… Он вполне изящно – террасами – полагался к реке. И улочки вились затейливо и, сказать, прихотливо…

А так… Что там было такого?.. Гостиница? Гошпиталь?..

(Помолчав.) Белые олени?.. Помню ванны на склоне!.. И белые тела на бурой воде… Купальня была общею…. Как в Вавилоне! Без различию полу, возрасту и прав состояния… Вообще, нравы были просты! Как в Аркадии… Нравы par improvisation! По вдохновению, то есть…

Голос женский – в другом углу, потом – ДАМА В ЛЕТАХ, с вязаньем на коленях. И тоже – кому-то, кого не видим мы: