Лин фон Паль - Проклятие Лермонтова

Вернувшись в Измайловские казармы, великий князь тут же отправил на квартиру к Лермонтову одного из подпоручиков, чтобы тот выяснил, каким образом Лермонтову удалось так быстро переодеться в положенную ему кавказскую форму. К тому времени Булгаков как раз рассказывал поэту, как удирал от великого князя. Подпоручика, бывшего тоже из школьных приятелей Лермонтова, посвятили в историю с формой. Но великому князю он доложил, что «Лермонтов, откланявшись ему, полетел к своему неисправному портному, у которого будто бы были и все вещи обмундировки, и, напугав его именем великого князя, ухватил там все, что было готового, и поскакал продолжать свою деловую поездку по Петербургу, уже в бараньей шапке и в шинели драгунской формы. Великий князь очень доволен был исполнительностью Лермонтова, никак не подозревая, что он у Чернышева-то моста видел не Лермонтова, а шалуна Булгакова».

Как хотите, но убитые горем и рассматривающие отъезд на юг как трагедию так себя не ведут. Для молодого поэта это было своего рода приключением. А Кавказ? Кавказ он любил!

И совершенно верно о значении столь неожиданного поворота в судьбе Лермонтова сказала Евдокия Растопчина, помнившая его еще по Москве: «Эта катастрофа, столь оплакиваемая друзьями Лермонтова, обратилась в значительной степени в его пользу: оторванный от пустоты петербургской жизни, поставленный в присутствие строгих обязанностей и постоянной опасности, перенесенный на театр постоянной войны, в незнакомую страну, прекрасную до великолепия, вынужденный, наконец, сосредоточиться на самом себе, поэт мгновенно вырос, и талант его мощно развернулся. До того времени все его опыты, хотя и многочисленные, были как будто только ощупывания, но тут он стал работать по вдохновению и из самолюбия, чтобы показать свету что-нибудь свое, о нем знали только по ссылке, а произведений его еще не читали».

19 марта из столицы империи отбыл в западном направлении молодой убийца Пушкина Дантес. И в тот же день, в другом направлении, на юг, из той же столицы выехал Михаил Юрьевич Лермонтов. Его путь лежал на Кавказ, для участия, как он думал, в большой войсковой операции по усмирению горцев. Операция была разработана как устрашающий маневр, демонстрирующий силу русского оружия – чтобы, как следует припугнув врага, поставить того в условия однозначного выбора: добровольно перейти под руку русского царя, то есть просить чуть не слезно добровольно присоединить родные земли к новому отечеству. Осенью (а император был уверен в «добровольном» решении туземцев) планировался визит Николая в действующую армию и военный смотр. Неужто император всерьез думал покорить Кавказ за полгода? Похоже, что так.

Лермонтов к началу военной кампании не успел. Он почти на месяц задержался в весенней Москве. Он страшно соскучился по своим друзьям, вот и наверстывал теперь упущенные в разлуке годы. Тем более что еще неизвестно, как могла сложиться его кавказская судьба: шальная пуля – вот и поставлена точка. Он много времени проводил у Марии Лопухиной, переписку с которой никогда не прекращал, и – вполне может быть – виделся с Варенькой, но если и виделся, то биографам это неизвестно. Зато точно известно, с какими барышнями он эти три недели почти не расставался, – с сестрами Мартыновыми. В этом московском доме он бывал постоянно. Братья Мартыновы были его приятелями по школе подпрапорщиков и юнкеров – старший Михаил и младший Николай, тот самый «свирепый человек» из воспоминаний Тирана. «Свирепый человек» и привел в московский дом офицера Лермонтова: он тоже по дороге из Петербурга остановился в Москве, и он добровольцем ехал на Кавказ – туда же, куда и Лермонтов. Старшим Мартыновым неказистый разжалованный офицер не нравился, но и отказать от дома они ему не могли. А девицы Мартыновы, которым офицер читал стишки, очень даже были довольны. Даже после отъезда Николая двери мартыновского дома перед ним не захлопнулись. Не эти ли веселые вечера с сестрами своего будущего убийцы и задержали в Москве поэта? Вполне может быть.

М. Ю. Лермонтов

Автопортрет (1837–1838)

В расположение войск, как считал Висковатов, офицер Лермонтов прибыл, когда командующего Вельяминова в Ставрополе, где находился штаб Кавказской линии, уже не было. Лермонтов, мало того что задержался в Москве, он еще и ехал на Кавказ через Тамань. Вот в Тамани-то и берет начало не только одноименная его повесть, но и неприятная история с пропавшими письмами. Якобы, отбывая на юг, поэт пообещал Мартыновым доставить к их сыну, Николаю, пакет с письмами, то есть с последними вестями из дома. Но в Тамани, где Лермонтов ожидал почтового судна до Геленджика, он поселился (точно по его повести) в доме контрабандистов, которые приняли его за полицейского агента и ограбили. Вместе с поклажей исчез и пакет с мартыновскими письмами. Николаю, когда поэт с ним встретился, он мог только передать свое сожаление и триста рублей из собственного кармана. Николай отписал об этом несчастье отцу, а тот ответил, что господин Лермонтов не мог ничего знать о деньгах, если сам не распечатал посылку. Так и родилась легенда, что никто Лермонтова не обкрадывал, а он исключительно из зловредного любопытства пакет вскрыл, письма прочитал и стал распускать слухи о вещах, узнать о которых можно было только из переписки. Полным доказательством его вины отец Мартынов якобы считал то, что ничего о деньгах в посылке Лермонтову не говорил, а если тот не вернул писем, но вернул деньги – так он пакет и вскрыл, а потом объявил, что его обокрали.

История была нехорошая, как говорили «с душком», но почему-то до 1841 года, до того памятного лета, наружу не выплывала. С душком, собственно, получалось и объяснение, почему Николай Соломонович стрелялся с Михаилом Юрьевичем не в 1837, а аж в 1841 году. Странно, не правда ли, столько времени ждать? Какое-то специфическое понятие о фамильной чести, смыть пятна с которой можно лишь спустя четыре года. Однако ни в 1837, ни даже в 1840 году, когда Михаил Юрьевич делился с Николаем Соломоновичем творческими планами, последний о дуэли не помышлял – напротив, приятели мирно сидели в его шатре и пили вино. А слухи о сестрах Мартыновых, как пишут защитники чести Мартынова Николая, вовсю уже гуляли по всему Кавказу и по Москве. Вот ведь какая незадача!

Однако мы забежали вперед. 10 апреля Лермонтов выехал из Москвы (а 21 мая был уже, согласно Висковатову, в Геленджике (в Геленджик Висковатов отправляет Лермонтова через Тамань). Там он доложил о своем прибытии генералу Штейбену и вместе с его частями конвоировал транспорт по Геленджикской кордонной линии от Ольгинского кордона до Агинского укрепления. В этом переходе с постоянными перестрелками генералу Штейбену дважды пришлось отражать серьезные нападения. На Кавказе шла война.