Виктор Есипов - Василий Аксенов — одинокий бегун на длинные дистанции

Вася, Майя, любим вас всегда и помним.

Пишите нам и уж вы нас не забывайте в вашем лучшем из миров.

Целую. Борис

Вася и Майя

Уж не 3-е, уж выпал и растаял снег, уж Бенсон сейчас приедет.

А я? Попробуй — опиши все, скорей, в горячке: что вот соотношусь наяву, а не привычным таинственным способом посылания в вашу сторону всхлипывающих и усмехающихся сигналов. Как описать все не в художестве, а в письме, заменяющем все, что отнято: видеться, болтать, говорить и оговариваться, или надо всегда писать письмо вам, я пробовала, но письму больше, чем художеству, нужна явь и достижимость читателя.

Вот и в Ферапонтове — всегда думала о вас, словно писала письмо, — куда опустить? в озеро? в небо? Ах, утешалась, они сами все знают, они это мое письмо — через озеро и небо — получили. И на сеновале получили ответ: твой, Васька, голос. И потом получали. Я сказала Боре: Васька — пушкинский, по Пушкину человек: бред таланта и здравомыслие вместе.

Описал ли вам Боря, как при дождичке, возле белого Ферапонтова монастыря, хоронили местного мальчика в цинковом афганистанском гробу и каково же хватать и обнимать этот, все отнявший, цинк той, чей крик стоял во всей природе? Ей, кстати, заметили вежливо, но строго: «Мамаша, подождите убиваться». Это военком начинал речь: «…геройски погиб за родину…», а кроткая его родина серебрилась озером, белела монастырем, осеняла тихим дождичком нетрезвые головы. И много гробов прибывает в те места, сводя их с ума непонятностью смерти и непроницаемостью цинка.

Сама эта бездна меж нами стала пугать своей не условностью, она все грозней и грязней уверяет нас в гибели и в сумасшествии. Вот матушка моя: врывается в образе моей смерти, седины клубятся, зеленые очки сверкают: ЦРУ! Рейган! Наслали самолет! Ты — под пагубным влиянием.

И я — своей слюною плюю и своими руками толкаю, руки и голова ходят ходуном. Впрочем, все это как бы описано в Собачьем рассказе [460]. Эх, да что — сил нет.

Книжка — вышла по их, видимо, усмотрению и обобрана сильно.

Боря забыл в Москве мои новые стихи — если до отъезда Рэя не успею передать ему, — как-нибудь передам.

Любимые мои и наши! Простите сбивчивость моих речей — моя мысль о вас — постоянное занятие мое, но с чего начать, чем кончить — не знаю.

Целую вас. Белла.

Дорогие Белка и Борька!

Рэй (Луч-Rау) [461]появился, как всегда, — спешка, запарка, полдня на сборы, с вещами по коридору, собака лает, телефон звенит, проклятья, как всегда, на невинную голову С.В. [462]Спасибо за письма. Помимо радости общения с вами, возникла еще впечатляющая картина действительности (Борькины описания превосходны. Почему бы тебе не написать книгу, старик? Заткнешь за пояс многих «крупнейших из ныне живущих»), а Белкино «нет сил» и поразило и подтвердило. Иной раз возьмешь «ЛГ», и дыхание перехватывает от вранья.

Я так рад, что вы меня иной раз слышите. В этой работе, которая возникла только из-за нужды в деньгах, вдруг появился смысл.

На днях я получил письмо от Жоры. Он стал главным редактором «Граней» и просит меня написать статью о «Тайне» и вообще о таинственности Шелапутова и Хамадуровой. Надеюсь, не возражаете? В этой статье мне хочется, кроме основной темы, еще прояснить некоторые пунктиры, мокрой тряпкой слегка по некоторым мордам, надувшимся от паршивого высокомерия в адрес поэтов нашего московского круга и поколения. Один, например, называет авторов «Метрополя» «баловнями» (т. е. режима), другой, понимаете ли, со снайперской винтовкой собирается поджидать возле ЦДЛ Вознесенского и Катаева, но почему-то не Грибачева и Стаднюка [463]. Больше всего, однако, это касается Бродского, который ведет себя в Нью-Йорке как дорвавшийся до славы местечковый поц. Он хвалит Сюзан Гутентаг, а та его «крупнейшим из крупнейших», но если бы только это — он лицемерит на каждом шагу и делает массу гадостей и Саше Соколову, и Копелевым, и другим, не говоря уже обо мне.

Не думай только, Белка, что в статье о тебе я буду сводить с ним счеты. Я с ним вообще ничего сводить не буду, да и упоминать нигде не собираюсь <���…>, а здесь пишу для очень внутреннего использования, просто чтобы вы знали, что он ваш недоброжелатель <���…> [464].

Статью я начну писать, как только романчик свой бедный закончу, т. е., надеюсь, через месяц. Времени дико не хватает, для романа просто ворую по часу в день, а то и по 15 минут. Капитализм не особенно-то дает размягчаться. У меня тут в последнее время пошло довольно большое паблисити — то на TV, то газета, журнал, радио. Никакого кайфа я от этого не ловлю (стар уже), но считается, что это нужно для «book promotion», жуйня местная. Между прочим, мы недавно были показаны с Белкой в одном фильме. Это был «Inside Story» о Володе Высоцком. Основа была сделана Сэмом Рахлиным в Москве, а потом американцы (компания PBS) доснимали здесь меня и Шемякина. Вот это был хоть и печальный, но и прекрасный момент — видеть вас и себя в одном фильме.

С Жорой и Наташей мы еще не встретились. Надеюсь, зимой будем в Париже (премьера в театре — «Цапля») и заедем хоть на день к ним.

Обнимаю вас, мы ждем вас все-таки здесь в гости после завершения цикла холодной войны, если, конечно, в горячую, гадина, не перекатится.

Целуем.

Вася & Майя

Васька, Майка, любимые родные!

С Новым годом! Дай вам Бог всего хорошего (про себя — как-то не верится, что-то я стала плоха, но общий добрый врач (Жорин, Инкин и Семена) сказал, что — не так уж, бывает на старуху проруха. Просто душа пересилила организм).

Майка! Когда я сразу же передала Гале [465]твою посылочку (и подарила вашу фотографию, хотя с этим ужасно жадничаю), она все говорила про дела, про доверенность и прочее. Но, может быть, вы объяснились по телефону. Тогда Галя все втолковывала мне, что это — важно, что вы должны с этим разобраться. Но, может быть, эти мои сведения устарели — это было месяц назад. Все-таки по ее просьбе напоминаю.

Тогда же я видела Алешкину жену. Она — безукоризненная на вид и в способе вести себя девочка. Алешка по совпадению — где-то за Пахрой, в той стороне. Ему не так уж плохо, хотя не вольно. Я советовала: претерпеть и не искать улучшения. Поскольку о Воле — речи быть не может. Просила написать вам — но, может быть, она меня не нашла, мы уезжали в Ригу и в Таллин (выступала за деньги). Девочка хочет снять жилье вблизи Алешкиной службы.

Также она сказала мне: «Ведь я не могу не увидеть Василия Павловича — для меня это очень важно». Я думала об этих ее словах, но — почему бы ей не хотеть этого?