Виктор Есипов - Василий Аксенов — одинокий бегун на длинные дистанции

Помните, в романе кто-то из асимметричных лиц спрашивает: «Как же можно верить нам? Вы должны верить Родине…» А ему отвечают: «Так как же можно этой суке верить?» Пока комсомольцы препирались, Ашка (героиня романа «Редкие земли») встала и спросила: «Где расписаться?» Она за многих мужчин приняла решение. Это были бесстрашные люди. Я слышал, что за время этого Клондайка не меньше 30 тысяч бизнесменов погибли. Это невероятно, столько людей решили рисковать, не имея никакой защиты государства.

И эти ребята, которых сейчас осудили на второй срок… Это такая сталинщина, такая хрущевщина… Хрущев, который за жалкие доллары приказал пересудить и расстрелять… Рокотов и Файбышенко — вот мученики этого уничтоженного капитализма. Фактически шла борьба не на жизнь, а на смерть… Вот книга Юлия Дубова «Большая пайка», она написана неровно, но в ней очень точно отражены процессы, которые необходимо знать и помнить.

— Может, должно произойти что-то ужасное, чтобы какое-то количество людей перестали гоняться друг за другом с палками?

— Прежде всего нам надо вырабатывать толерантность, должна приветствоваться либеральная идеология. Администрация Путина хотя и наваляла ерунды, но она еще какой-то стабилизирующий фактор. Что из этого получится, трудно сказать. Но не дай бог произойдет какой-нибудь путч…

— Что чем управляет: идеи идеалами или наоборот?

— Это, по-моему, совсем разные вещи. Идеал — это не-оформленное что-то, это вроде вдохновения… Идея же всегда выражается в политике. Это разные вещи.

— Выходит, что искусство ничего не может дать политике?

— Практически оно должно быть в стороне от политики. Искусство и политика — это строительный материал. Идеал — это то, что толкает людей к творчеству. Если влезаешь в политику, толка большого не будет. Вот так же, как Пастернак, который был в принципе рожденный гений. Он в идеалах весь витал, а его все время подталкивали стать ведущим поэтом социалистической державы и т. д. Я как раз сейчас читаю замечательную книгу Быкова (серия ЖЗЛ «Пастернак»), там есть упоминание о знаменитом телефонном разговоре с дядей Джо о Мандельштаме. И Пастернак все время пытался ему объяснить — он не из вашего огорода. Вам нужна формулировка, а у меня ее нет и не может быть по определению. При всем уважении он не может сделать выбор… А Сталин сказал, что хотел поговорить о жизни и смерти и в конце концов брякнул трубкой.

— В вашем романе многое звучит не впрямую, и тем не менее достаточно публицистично, что для вас особенно важно.

— Конечно. Это тема возвращения культа большевизма…

— Исторически поддержание любого культа прибавляет стране стабильности.

— Жажда стабильности — это понятно.

— Правда, возникает большой недобор в понимании, из чего на самом деле состояла эта стабильность. Я имею в виду молодое поколение.

— Но у нас и так достаточно инертный народ, с 88–89-го годов им открывают тайны этого страшного государства. Всех этих дыр в затылках всех этих страшных захоронений, пыток и всего прочего. И ни черта не действует! Что, ничего этого не было, стало быть? Мы опять собираемся НАТО сопротивляться?

— Ракеты, кажется, уже никого не пугают. Нефть, газ, энергетическая безопасность — штука посерьезнее.

— Европейский капитализм гибкий, вязкий. Его невозможно сразу уничтожить, он из всего выкарабкивается. Из Первой мировой войны — вылез, из революции зверской — вылез, из Второй мировой войны — вылез, хитро используя Сталина со всей его хеврой, правда, последним удалось захватить Восточную Европу. Западный капитал имеет очень сильную структуру. И Александр Исаевич Солженицын, когда он в Гарвардском университете кричал: «Вас разрушит монолит этого государства, вы все тут разнежились… Вот как сейчас ударят, и от вас ничего не останется», — пугал… Но это оказалась чепухой, и все получилось с точностью до наоборот — развалился этот монолит. А эти вроде бы и несильные, какие-то либеральные.

Я приехал в Штаты в эмиграцию в 80-м году. Коммунизм идет победной поступью по всей планете. В Африке — Ангола, Мозамбик — все становятся коммунистами. Все погибает. Вьетнам захвачен коммунистами и т. д. И никаких надежд нет. И вот я включаю телевизор в один из первых дней и вижу репортаж из корпуса морской пехоты, в кадре такие мощные, накачанные ребята. И ребята говорят, мол, вы не волнуйтесь, мы остановим коммунизм… Так и получилось. Наш посол Трояновский все твердил: «Вы поймите, господа, коммунизм необратим…» А Джин Киркпатрик, дама, которая представляла США, отвечала: «Александр, ну почему необратим? На острове Гренада это сделал один батальон морской пехоты». Так что не надо переоценивать возможности большевизма. Мне кажется, что в администрации президента есть ребята, которые это прекрасно понимают.

— Понимают, но о пропаганде не забывают.

— Это даже не пропаганда… Недавно у меня была запись на телевидении, и тут все телевизионщики стали говорить, что на них давление колоссальное… Я интересуюсь, а как же оно осуществляется… Вам кто звонит? Вас вызывают? А они: «Нет, да наши сами туда звонят…» Такого в Советском Союзе не было. Там самим позвонить нельзя было, а только надо было отвечать на звонки.

Кроме этого телевидения, где все перепуганы, у нас нет цензуры вообще. Стопроцентное отсутствие цензуры в литературе, в искусстве, в кино — нет никакой цензуры совершенно. Такого не было в России никогда. Мы недавно встречались в Союзе писателей с Дмитрием Анатольевичем Медведевым — молодым первым вице-премьером. Многие писатели как всегда жаловались на недостаток средств в журналах, издательствах. А он так толково говорит: «Вы что, хотите к прошлому вернуться?» И все, одной фразой поставил на место.

— Когда вас в первый раз уличили в антисоветчине? Кажется, в 68-м году за повесть «Затоваренная бочкотара»?

— Ну, это ерунда, главное началось в 78-м, после романа «Ожог». А после «Бочкотары» ничего не было. Ее напечатали в журнале «Юность», выходящем тиражом в три миллиона экземпляров. И все просто не верили своим глазам: такая лихая сатирическая повесть… Были статьи, которые меня долбали, но меня долбали всегда в советское время. В «Комсомольской правде» была огромная статья, где мне шили антисоветчину. Базировалось это все на эпизоде, когда они прибывают в Коряжск, а там такая башня с электрическими часами, на которых время 19.07, и через 10 минут должен приехать поезд. Он прибывает и уходит в никуда. Автор статьи пишет: «Вы приплюсуйте десять минут к 19.07 и получите 19.17. И вы поймете, что имел в виду этот автор». Это получилось как-то подспудно, у меня этого совершенно в голове не было — 1917 год. Случайность.