Шарлотта Валандре - Чужое сердце

Вот человеческий вариант джунглей. Мы подъезжаем к мавзолею XVI века, который ничем не напоминает могилу. Идем по огромному участку, который состоит из садов, простирающихся до горизонта, монументальных куполов и глубоких портиков. Все из белого мрамора или красной глины. Белизна символизирует чистоту и еще смерть, возрождение через перевоплощение. Красный цвет – земная жизнь, кровь, любовь и плоть. Это прекрасно, просто и величественно. Говорят, эта могила послужила отправной точкой для знаменитого Тадж-Махала. Я брожу, потрясенная, как и Лили – молчаливая и покоренная, мы бродим среди белого и красного, среди возрождения и любви.

Новости из Франции малочисленны, но хороши. Я слышу дочку так, как будто она рядом, она пытается отыскать меня на карте мира и спрашивает, сколько раз ей нужно «бай-бай» до моего возвращения. Она требует подарок, пропорциональный моему отсутствию.

Агент спрашивает, получила ли я театральную пьесу.

Стивен совершенно исчез из моей жизни… «Ухожу» – и все.

Я снова слышу звук захлопнувшейся двери, живот сжимается, даже теперь, вдали от всего, при одной мысли. Я распахиваю глаза в окружающий меня мир, концентрируюсь на Индии, наполняющей меня сегодня.

Мы уезжаем из Дели в Удайпур, на юг штата Раджастхан.

Из нашего номера прямо на берегу озера открывается, возможно, самый прекрасный пейзаж, когда-либо виденный человеком, уникальная и роскошная красота Индии. В глубине – стена Удайпура, его висячие дворцы, город цвета охры. Там и сям – равнины, бледно-желтые, зеленые, пустынные холмы. В центре неглубокого озера – «Лейк-палас», вросший в тину, как обломок кораблекрушения, отель XIX века, который занимает островок целиком, здание высечено из мрамора. Мерцающая вода отражает охру высоких резных стен, оранжевое небо, громадное, низко стоящее солнце и бледность огромного корабля. Я стою, охваченная дрожью, Лили пытается вывести меня из гипноза, расхваливая все аюрведические прелести спа-центра. Мой взгляд по-прежнему неподвижен. Я могла бы простоять здесь до конца дней своих, глядя на эту неподвластную времени красоту и выражение всего лучшего, что есть в человеке. Крупные птицы диковинного вида плещутся в озере, и клонящееся к закату солнце покрывает воду блестящей медью. Я прищуриваю глаза.

– Ты медитируешь, маленький Будда?

Я не отвечаю Лили.

– Это роскошное зрелище, но я бегу в спа-центр, так что оставляю тебя в твоей стихии, красавица.

Дежавю – чувство прежде виденного, прежде почувствованного, прежде восхитившего. Я уже плакала здесь при виде этой красоты.

Лили с шумом врывается в номер:

– Глазам своим не верю! Ты не сдвинулась с места?! Меня уже отмассировали, завернули, развернули, провели пилинг, эпиляцию, а ты все время проторчала тут? У тебя что, депрессия, красавица?

Лили подходит ближе и при свете уличных фонарей с удивлением обнаруживает на моих щеках подтеки туши для ресниц.

– Ты плачешь? О! Неужели плачешь, красавица? Слишком много эмоций… Это из-за Индии?.. Или опять из-за него?.. Открой глаза… Посмотри на меня. Посмотри на Индию. Все наладится, поверь мне, все наладится…

Лили вскакивает на ноги и прекращает изъявления сочувствия, наводящие на меня тоску и апатию.

– Я умираю от голода! Да и ты тоже! Я хочу нан с сыром, а потом – шопинг. Ты знаешь, что лавочки в старом городе открыты до полуночи?

Удайпур, потом розовый Джайпур, Дворец ветров, Ранакпур и его храм джайнов с бесконечным количеством деталей, Агра, ее Красный форт и Тадж-Махал… Одно восхищение. Индия для меня – это испытание на прочность, это настоящий электрошок.

Красота мешается с абсолютной бедностью, нищетой, унылой и вездесущей, как жара. У меня нет сил, и я ненавижу такое состояние. Мне всегда нравилось что-то делать, я верила в возможность что-то изменить, дергать за веревочки – хотя бы собственной жизни. Я люблю бросать вызов судьбе. Но какое будущее у этих детишек, черных от грязи? Какое будущее у этих светозарных глаз, которые я вижу, стоя на светофоре и отводя взгляд, у людей в битком набитом автобусе, которые в упор смотрят на меня, сидящую в прохладном полноприводном автомобиле?

Что я могу сделать? По крайней мере, сказать об этом. Но Индия сильнее меня, я хочу запомнить нереальную красоту, волнение от красоты.

Тадж-Махал так же прекрасен и бел, как на фото. Проходишь портик, который нарочно перекрывает вид на него, и он предстает глазам внезапно – величественный, неслыханный.

В центре огромный купол-балдахин символизирует округлость любви, женщины. Рядом с ним – два других купола поменьше, напоминающие сосцы. Вокруг – четыре колонны, четыре тонкие высокие башенки, тянущиеся к небу, в бесконечность. Меня изумляет грация этого огромного памятника. Лили стоит с открытым ртом. Непрекращающееся изумление вызывает у меня головокружение. Я присаживаюсь на одну из многочисленных скамеек, которые расставлены вокруг центрального водоема. Закрываю глаза, опускаю лицо на ладони. Лили спрашивает, в порядке ли я. Я не отвечаю, не двигаюсь. Пусть Тадж-Махал сверкает под моими опущенными веками… Я вижу себя… идущей размеренным шагом в направлении купола, гравий скрипит под ногами, на мне мое золотое ожерелье, у меня в руке – чья-то мужская рука… Я вижу только его руку, обручальное кольцо, я чувствую его тепло, легкий нажим пальцев, ведущий меня. Я счастлива – безраздельно. И чем ближе мы подходим к памятнику, тем счастливей я становлюсь. Народу вокруг не много, воздух почти прохладен. Потом, дальше, подойдя к лицевой стене Тадж-Махала, мы соединяем руки над грациозной птичкой, вырубленной в мраморе. Не входя в мавзолей, мы огибаем купол, идем вдоль спокойной бледно-зеленой реки, потом возвращаемся к входу и вместе входим внутрь…

– Шарлотта? Шарлотта!

Я чувствую руку Лили, ласково встряхивающую меня за плечо. Открываю глаза. Медленно отмахиваюсь от Лили, прося оставить меня витать в своих мыслях. Еще несколько мгновений меня баюкает сладость этих внутренних образов. Мне хочется удержать ее, чтобы она наполняла меня дольше. Лили присела рядом, она ждет, любуясь окружающей красотой. Когда сладкое ощущение наконец ускользает, я чувствую сильнейшую грусть, одиночество, которое не может нарушить никто, ничто, никакая мысль. Я чувствую, как подступают слезы. Лили пугается: