Шарлотта Валандре - Чужое сердце

– Я понимаю… Но я не могу ехать медленнее… Скоро гроза пройдет.

Я приоткрываю окно и вдыхаю воздух. Я держу глаза открытыми и даю струйке воды намочить себе лицо. Гроза немного стихает. Бастилия – я хорошо знаю этот квартал, я прожила здесь несколько лет. Улица Фобур Сент-Антуан, и в самом конце – площадь Насьон. Колонны на той стороне. Горло у меня перехватывает, сердце колотится в груди.

– Все, подъезжаем. Видите те две колонны? Это бульвар Трон. Куда дальше?

Я не отвечаю. Я знаю бульвар Трон, у меня родители жили неподалеку.

– Так что будем делать, мадемуазель?!

Такси останавливается, и шофер включает аварийную сигнализацию. Я сижу как немая. Закрыла глаза, чтобы не видеть колонн, заткнула уши, чтобы не слышать шума дождя. Голос шофера и щелканье аварийки уходят куда-то вдаль и перестают слышаться. В моей беззвучной темноте оживает кошмар. Сверкающая дорога несется на всей скорости, фары, младенец, истошные сигналы машин, огромная площадь совсем рядом, еще более сильный удар и это безболезненное ощущение того, что у меня разбивается голова. Незаметно пролетает несколько секунд, потом я чувствую, как рука шофера трясет мои колени.

– Вам плохо? Хотите, отвезу вас домой? – с беспокойством спрашивает он.

– Нет… Я выйду… Это пройдет…

– Ну не здесь же, не сейчас, еще льет.

– Не страшно, тепло, я пройдусь…

Я протягиваю шоферу банкноту, выуженную из сумочки, и выхожу. Гроза стихла, но дождь продолжает лить.

Я могу отдышаться на свободе, машины больше нет, я иду, широко распахнув глаза в действительность. Я стараюсь не смотреть на колонны. Я сейчас обойду площадь и найду место, где обсохнуть. Миссия еще не закончена. Я не взяла зонт, забыла. Я промокла, но мне не холодно. Сентябрьский воздух еще тёпел, и мой страх рассеивается. На углу убегающего перпендикулярно вдаль бульвара я замечаю свет – открытая бакалейная лавка. Я на несколько мгновений укрываюсь под ее навесом, потом спрашиваю, где находится ближайший комиссариат полиции. Человек, стоящий на пороге, протягивает руку в нужном направлении, едва разжав губы.

Я стою перед сине-бело-красной вывеской и не решаюсь войти. Теперь, или никогда, я не вернусь сюда еще раз. Меня встречает женщина в форме, любезная и удивленная моим видом.

– Здравствуйте, простите, что отрываю вас, но у меня к вам необычная просьба.

– Вы не хотите сначала стряхнуть с себя воду, мадемуазель?

– Нет, спасибо, мне не холодно, я родом из Бретани. Четвертого ноября две тысячи третьего года на площади Насьон случилась автокатастрофа со смертельным исходом – вот там (я машинально протягиваю руку). Как можно узнать личность погибшей? Это очень важно для меня.

– В две тысячи третьем году? Позвольте представиться, командир бригады Ламюр. Ваша фамилия?

– Анна-Шарлотта Паскаль.

– Объясните, почему в одиннадцать часов вечера три года спустя вас интересует личность погибшей в автокатастрофе?

– Это трудно рассказать… Возможно, это человек, которого я знаю… Вы можете просто найти его имя?

– Вам нужно будет вернуться попозже, днем, с запросом, с официальной бумагой, так просто я не могу вам сказать… А где точно это произошло?

– Возле Колоннады на бульваре Трон.

– А бульвар Трон к нам не относится, это двенадцатый округ. Площадь Насьон поделена между одиннадцатым и двенадцатым округами, здесь вы в одиннадцатом. Я бы с удовольствием вам помогла, но надо, по крайней мере, пойти в тот комиссариат, к которому относится автокатастрофа, и с запросом, иначе они вам ничего не скажут. Вы уже побывали в госпитале Сен-Поль? Туда в первую очередь направляют пострадавших из этого квартала…

– Значит, я ничего не смогу узнать без каких-то юридических процедур? Я просто хотела знать точно.

– Извините, ничего.

Дождь полностью прекратился. В теплом воздухе веет чем-то похожим на лето. Я покидаю площадь Насьон, убежденная в том, что автокатастрофа из моих снов произошла здесь. Эта очевидность является мне, когда я снова вижу издали колонны бульвара Трон. Незнакомец сказал правду. Что бы ни думала об этом Клер, во мне угнездился обрывок чужой памяти.

У меня встреча с генеральным директором госпиталя Сен-Поль. Он не врач; может быть, ему можно говорить свободнее.

Он сразу вызывает симпатию. Директор галантно приветствует меня и достает какие-то заметки из папки, которую он просматривает.

– Прежде всего, очень приятно видеть вас в форме. Чем я могу помочь, мадемуазель Паскаль?

– Спасибо. Утром четвертого ноября две тысячи третьего года здесь произошел забор органа – сердца молодой женщины, умершей в результате автомобильной катастрофы. Возможно ли узнать ее имя?

– Потому что вы думаете, что эта женщина – ваш донор? У меня отмечено, что вам сделана пересадка четвертого ноября две тысячи третьего года…

– Да.

– Вы должны знать, что я не могу дать вам эту информацию. Кроме того, даже если забор органа у этого человека произведен до вашей пересадки, ничто не доказывает, что речь идет именно о вашем трансплантате. Все зависит от совместимости. Ваш трансплантат может также поступить и из другой больницы. Закон о биоэтике от августа две тысячи четвертого года гарантирует полную анонимность трансплантатов и лиц, перенесших трансплантацию. Семья донора при желании может узнать общий результат трансплантации. И все. Эта анонимность должна помочь вам дистанцироваться от вашего нового сердца, а также помочь семье донора принять утрату.

– Ко мне обратился муж донора….

Директор сразу прерывает меня:

– Этого не может быть.

– Может. С помощью поразительных анонимных писем, в которых он мне рассказал обо всем: о несчастном случае с его женой в Париже, о заборе трансплантата за несколько часов до моей пересадки.

– Но откуда он мог знать, что вы реципиент?

– В Париже была только одна пересадка четвертого ноября две тысячи третьего года – у меня.

– Это еще надо проверить… Но допустим, так оно и есть. В Париже – может быть, но это ничего не доказывает. Трансплантаты могут посылаться по всей Франции и даже за границу… Вы известный человек, дата вашей операции наверняка была разглашена прессой, правда? Мне кажется логичным, что с вами вступают в контакт люди, потерявшие кого-то из близких в тот же момент, им необходимо верить, что исчезнувший человек не умер совсем, что вы носите в себе его сердце, понимаете? Это нормальная реакция. Нет ничего труднее, чем смириться с гибелью близкого человека.

– Написавший мне, казалось, был полностью уверен в том, что говорит. Вы знаете про клеточную память? С ноября две тысячи пятого года мне снятся ужасные кошмары. Я переживаю автокатастрофу этой женщины, я ездила на место происшествия, и мне там было невыносимо плохо… Мои вкусы изменились. Все эти явления глубоко волнуют меня, и я убеждена, что все прекратится, когда я установлю личность своего донора.