Юрий Остапенко - Великий Яковлев. «Цель жизни» гениального авиаконструктора

Теперь дружба с Маленковым из поддержки превращалась в нечто противоположное ей. Это мгновенно осознали и Микулин, и Дементьев. Последний не стал медлить. Вновь слово очевидцу:

«20 января 1955 года на завод приехал министр П.В. Дементьев с руководящими работниками министерства и председателем комиссии В.Я. Климовым. Дементьев нагрянул неожиданно для всего коллектива завода № 300, и прежде всего – для сотрудников ОКБ. Сам Микулин в тот день на заводе отсутствовал. В большом кабинете директора собрали руководителей служб завода. Запомнились строгие суровые лица – всем было понятно, что происходило что-то важное. М.Н. Степин, начальник 3-го Главного управления МАП, зачитал приказ министра авиапромышленности об освобождении А.А. Микулина от обязанностей генерального конструктора и ответственного руководителя завода № 300. В качестве основной причины для такого решения были названы негативные выводы комиссии В.Я. Климова.

Когда Степин закончил чтение, в зале стояла гробовая тишина. Совершенно окаменел В.Я. Климов, не ожидавший, что, в общем-то, малозначащее мнение его комиссии могло стать основанием для столь категоричного приказа». ( Л.П. Берне. Как все начиналось. М., Крылья Родины, 2010).

Пикантность ситуации прибавило то обстоятельство, что исполнять обязанности уволенного А.А. Микулина возложили на его заместителя С.К. Туманского. Который, как мы помним, был однокашником и другом П.В. Дементьева.

Решительность, с которой действовал новый министр, и даже безжалостность, шокировали весь авиапром. Микулин был звездой первой величины в созвездии творцов советской авиационной техники – Герой Социалистического Труда, четырежды лауреат Сталинской премии, академик АН СССР, орденоносец. И такой человек буквально изгоняется из отрасли, причем за две недели до своего 60-летия. Сигнал был послан более чем понятный: кто хозяин в отрасли – уяснили все.

Уяснил это и Яковлев.

Выбрав время, он поехал в Лужники на 300-й завод, повстречаться и поговорить по душам с новым директором С.К. Туманским – ведь Сергей Константинович был однокашником не только Дементьева, но и его, Яковлева.

– Представляешь мое состояние, – сокрушенно говорил Туманский, – когда мне объявили, что я заступаю на место Микулина. Как будто это место кому-то возможно занять…

– С тобой предварительно был разговор?

– Боже упаси! Конечно, нет! Хотя Микулин все понимает, но мне страшно неудобно.

– Вот тебе и Петруша Дементей!

– Забудь, Александр Сергеевич, про Петрушу – он давно остался в студенческом прошлом. Это зрелый, крутой руководитель, который знает, чего хочет, и знает, как этого добиться.

– Да уж, знаю. Мне довелось работать с ним в наркомате после войны, и могу тебе подтвердить, что это исключительно волевой и грамотный руководитель. Ну, а о человеческих качествах последний случай говорит очень красноречиво.

– Ты, Александр Сергеевич, настороже будь. Помнится, мы по молодости подшучивали над ним, а вдруг он те обиды держит в голове?

– Непросто стало работать в авиапроме. Времена изменились, – уклончиво протянул Яковлев и надел генеральскую папаху, которую положено было носить с зимней формой.

Открытка с приглашением на 60-летний юбилей великого конструктора осталась невостребованной и долго хранилась в архиве А.С. Яковлева.

Вместе со временем (а точнее – со своими самолетами) менялся и сам Яковлев. В этом отношении очень интересны заметки, которые сделал Е.Г. Адлер, вернувшийся в родной коллектив после пятилетнего перерыва:

«Придя к нему восемнадцатилетним юношей, я с восхищением наблюдал за его работой и поведением, принимая его за идеал не только конструктора, но и человека. Он тогда заканчивал постройку седьмого самолета своей конструкции, АИР-7, не считая планеров. Да и по возрасту он был старше меня на восемь лет, не говоря уже о жизненном опыте и превосходстве в образовании.

Однако время шло, менялся Яковлев, незаметно для себя менялся и я. Привыкнув со временем к его одаренности конструктора, практичности в решении, как тогда казалось, неразрешимых вопросов, к его безошибочному вкусу в области цвета и формы, к простоте и изяществу при решении сложных технических вопросов, приводивших меня в восхищение, я все чаще стал замечать прорывавшиеся у него порой грубость, бестактность, а также неблаговидные поступки. Все же, испытывая большое удовольствие от близкого общения с ним, я старался не смотреть серьезно на эти недостатки, считая благодушно, что и на солнце есть пятна.

…Верный способ сбить спесь он находил такой. Если иной не в меру ретивый человек обращается к нему с жалобой на кого-то и начинает так: «Александр Сергеевич, давно такой-то обещал сделать то-то, а до сих пор…», Яковлев перебивал:

– Вот вы обвиняете других, а сами даже своих ботинок не можете почистить.

Или:

– Вы что, в курятнике спите? Только посмотрите на него – весь в пуху.

Сам АэС тщательно следил за своей внешностью, однако со своей густой черной щетиной справлялся с трудом.

Выход он нашел, устроив парикмахерскую на территории завода. Когда АэС усаживался бриться, никто в парикмахерскую не входил – заглянут и ходу. Однажды я захожу в парикмахерскую (это было во время войны, когда Яковлев стал генералом и замнаркома), смотрю, сидит АэС и наблюдает в зеркало за мной. Совесть моя была чиста, я поздоровался и не поддался сильному желанию немедленно уйти. Снял я свою кепочку и хотел, было, повесить ее на вешалку, но там, на единственном крючке красовалась позолоченная генеральская фуражка с голубым околышем. Помедлив немного, я снял эту фуражку, повесил свою кепку, а фуражку снова повесил сверху. В зеркале вижу: лицо АэСа стало недовольным. Когда кончилось бритье он, встав с кресла, взял фуражку и, отправившись к окну, стал демонстративно ее осматривать. Так и не надев, молча вышел с фуражкой во двор.

– Наверное, дезинфицировать отдаст, – сказала парикмахерша, с любопытством наблюдавшая эту сцену.

Совокупность его способностей ставила его в ряд не столько, как ни странно, выдающихся авиаконструкторов, а, скорее, дизайнеров: к чему бы ни прикасались его руки, будь то авиация, архитектура или литература, везде оставался след его незаурядной личности. Когда началось его восхождение по житейской лестнице и он приобрел уже изрядно подержанный легковой автомобиль «Форд», он сразу же принялся его переделывать, смастерив сзади кузова входивший в моду обтекаемый багажник. Даже участок парка, выходящий к Ленинградскому проспекту на противоположной от завода стороне, не остался вне его творческого внимания: край парка был окаймлен каменным парапетом с углублением, где к его 75-летию установили его бюст и устроили уютный скверик».