Юрий Остапенко - Великий Яковлев. «Цель жизни» гениального авиаконструктора

К войне готовились, и уж точно война не была неожиданностью.

Были кинофильмы, театральные постановки на эту тему, по радио звучали песни, стихи, прославляющие будущий освободительный поход против фашизма.

А 24 августа 1939 года все советские газеты напечатали сообщение, которое повергло в шок всех жителей одной шестой части планеты. Впрочем, и остальные части планеты были изумлены и озадачены случившимся. В сообщении говорилось о том, что вчера, 23 августа 1939 года, в Москве был заключен договор о ненападении между Советским Союзом и… Германией!

Александр Сергеевич читал газету, дожевывая утренний бутерброд, и едва не поперхнулся остывшим уже кофе: дружба и взаимопомощь с Германией! Как это понимать? Что задумал Сталин?

Наш герой почти бегом скатился с лестницы и велел шоферу гнать в КБ. Ему казалось, что его место сейчас там, у телефона, на диске которого привинчен герб Советского Союза.

«Пакт о дружбе с Германией?»

Звонков не было – ни по «козырному» телефону, ни по обычным городским, и эта тишина действовала на Александра Сергеевича почему-то особенно угнетающе.

В кабинет заглянул Синельщиков и вопросительно взглянул на шефа. Яковлев отрицательно помахал в воздухе ладонью: не до тебя сейчас. Он вышел из кабинета и зашел в зал, где за чертежными досками сидели десятки конструкторов. Но тишина в зале стояла такая, что можно было подумать, что в нем никого нет. И из-за каждого рабочего стола – недоуменные взгляды на патрона, который еще недавно на политзанятиях говорил о звериной сущности германского фашизма, о невозможности вести с ним диалог и т. д.

То, что пакт дело рук Сталина, в этом Яковлев не сомневался ни секунды, но он терялся в догадках, зачем тот это сделал.

Потом были сообщение по радио, пространные статьи в газетах, в которых Германия называлась дружественной страной, воздавалась хвала ее лидерам и мудрой политике.

Яковлев понял бесплодность своих попыток разгадать тайны большой политики и всецело погрузился в работу. Сроки поджимали, а в проекте, как всегда, была куча неувязок, там вес лез выше нормы, там радиатор имел большее сечение, чем планировалось, там шасси не вписывались в обводы.

А потом случилось то, о чем советские газеты твердили неустанно: Германия должна была пойти на Восток, и она пошла! На Польшу. Ровно через неделю после подписания договора (который очень скоро стал именоваться пактом Молотова – Риббентропа, по фамилиям министров иностранных дел двух стран) началась война. Германские части ранним утром 1 сентября 1939 года без объявления войны напали на Польшу. Танковые клинья, поддержанные штурмовой авиацией, расчистили дорогу наступающим частям вермахта. Польская армия покатилась назад, к западной границе. И тут случилось то, чего уж никто не ожидал: 17 сентября в войну вступил Советский Союз. На стороне Германии (а как же, союзники!). Красная Армия вошла в пределы Польши, и очень скоро Польша как суверенное государство перестало существовать на карте Европы. На землях, оккупированных Германией, было организовано Генерал-губернаторство, а те районы, которые заняли наши войска, вошли в состав Украины и Белоруссии.

А между тем победители встретились в городе Бресте…

Было от чего пойти голове кругом. Яковлев с ожесточением отбрасывал газеты с репортажами о демонстрации германско-советской дружбы и все больше загружал себя работой в КБ.

Но вот в октябре, когда наступали самые жаркие недели работы по И-26, из наркомата пришла неожиданная команда: готовиться к месячной командировке… в Германию.

Яковлев раньше с удовольствием ездил за границу – он много брал от таких поездок, профессионально изучая чужой опыт, да и после аскетизма советской жизни кричащая роскошь европейских столиц отнюдь не казалась ему избыточной. Но сейчас он, не колеблясь, отказался. Яковлев был полон решимости выиграть конкурс на лучший истребитель. Ведь никто из конкурентов, участвовавших в конкурсе, в эту командировку не направлялся, и Яковлев боялся потери темпа. Даже второе место в конкурсе его не устраивало, быть всегда первым – таковым было его кредо.

Он тотчас позвонил в Наркомат обороны и добился приема у самого Ворошилова. Нарком, однако, не склонен был обсуждать этот вопрос:

– Какой же вы руководитель, если боитесь на месяц оставить свой коллектив. У вас, что, плохие помощники? Да и вообще, список делегации утверждался там, – нарком устремил палец в потолок. – Радуйтесь, что делегацию возглавит Иван Федорович Тевосян. Наш человек, мы все с Гражданской дружили, и Иосиф Виссарионович ему доверяет.

Слово «все» Ворошилов произнес словно ненароком, но Яковлев знал, что Тевосян со Сталиным и Ворошиловым работал еще в Царицыне, хотя сейчас это, после только что прошедших в Колонном зале процессов над старыми большевиками, ровно ничего не значило. Он понял, что его включение в группу, отправлявшуюся в Германию, вопрос, решенный окончательно.

Яковлев поехал, и не только не пожалел об этом, но и удивлялся потом, как он мог отказываться от возможности своими глазами увидеть авиационную индустрию одной из самых развитых экономик мира. И – потенциального противника в будущей войне, несмотря на пакт.

Только увидев то, что им показали в Германии, Яковлев понял, почему Сталин заключил тот договор. В своих книгах он неоднократно подчеркивал, что мы не были готовы тогда, в 1939 году, соревноваться с отмобилизованной экономикой Германии, и насколько будем готовы, покажет тот срок, который будет действовать этот пакт. Все стало на свои места: Яковлев понял логику поступка Сталина.

В авиационную группу комиссии Тевосяна, помимо А.С. Яковлева, входили конструкторы Н.Н. Поликарпов, А.Д. Швецов, директора заводов П.В. Дементьев, В.П. Кузнецов, начальник ЦАГИ И.Ф. Петров, летчик-испытатель С.П. Супрун и другие специалисты. Возглавлял группу генерал А.И. Гусев.

Поездкам в Германию (было еще две командировки туда, о них расскажем позднее) А.С. Яковлев в своих мемуарах уделяет очень много внимания. И понятно почему. Все члены делегации (за исключением разве что генерала Гусева) испытали шок от увиденного. Прекрасные по своим летно-техническим данным самолеты В. Мессершмитта, Г. Юнкерса, Э. Хейнкеля, К. Дорнье стояли на потоке на десятках заводов. Машин с такими характеристиками у нас не было, а те, что были сопоставимы с немецкими по характеристикам (И-180, Ту-2, Пе-2, ТБ-7), надо было ставить на крыло, доводить до ума, потом осваивать в серии. То есть нужно было время. О радужных перспективах «молодых, безвестных» тогда речи не шло – они еще только обещали невиданный взлет нашей авиации.