Виктор Розов - Удивление перед жизнью. Воспоминания

Его назначили главным режиссером МХАТа, и началась битва Бовы-королевича. О, Олег умен, хитер, настойчив, целеустремлен – все качества лидера. Но началось с того, что один из славнейших и знаменитых актеров МХАТа сказал: «Ноги моей в театре больше не будет, пока этот мальчишка не уберется к чертовой матери!» Не знаю, была ли его нога в театре или нет, – может, и была, хотя бы два раза в месяц. Актер этот давно умер – мир его праху! Много счастливых минут он доставил зрителям своей блистательной игрой. Любил его и Станиславский. Но все меняется, и все проходит.

Недоброжелателей было больше, чем сторонников. Как там Олег Николаевич лавировал в создавшемся лабиринте внутритеатральных взаимоотношений, не представляю. Лично я от подобной ситуации бежал бы на край света. Он не бежал. Первые постановки Ефремова в МХАТе конечно же вызвали интерес, особенно у театралов. Сколько-нибудь резкого поворота к лучшему сразу не ощущалось. Ефремов, видимо, и не рассчитывал на чудо, на какую-то волшебную палочку. Теперь уже, глядя издали, можно понять, что перестройка театра шла не по линии его ломки до основания и постройки нового современного здания на старом месте, а скорее напоминала реконструкцию, при которой бережно сохранялось все уцелевшее, ценное, а обветшалое разваливалось и заменялось крепким новым. Но одно – иметь дело со строительным материалом: кирпичом, железом, штукатуркой, метлахской плиткой, другое – с живыми людьми. Опять-таки, признаюсь, я продолжал плохо верить в успех Ефремова.

– Если за четыре года не добьюсь успеха, – говорил мне Олег в тот памятный вечер, – брошу все и уйду, буду только актером.

Четыре года прошли. Заметных сдвигов не было. Так, кое-что мелькало. Но Ефремов не ушел с легендарного капитанского мостика. «Что там ему вдали мерещилось? Каким способом он произведет эту реконструкцию? – думал я. – Если не уходит, не отчаялся, значит, что-то видит вдали…»

Дело театральных историков – проследить, как шаг за шагом происходило обновление МХАТа. Теперь каждый видит, что реконструкция произведена, МХАТ обновлен, воскрес из руин. Я считаю это и подвигом, и чудом. А дальше… дальше еще любопытнее. Лидер повлек за собой лучших актеров страны. К нему в МХАТ пришли Евстигнеев, Мягков, Вертинская, Борисов, Табаков, Доронина, Смоктуновский, да всех и не переберешь. И от прославленных актеров старшего поколения МХАТа А.О. Степановой и М.И. Прудкина я слышал в адрес их главного режиссера много добрых слов.

Хочу отметить еще одну черту Олега Николаевича, тоже примечательную и редкую в нашем театре. Увы, как часто главный режиссер того или иного театра никому не дает ставить пьесы в своем театре! Не поймешь – не то это жадность, не то страх, что кто-то поставит спектакль лучше его. Особенно боятся пригласить на постановку хорошего режиссера. У Ефремова всевозможных режиссеров пруд пруди. Даже Анатолий Эфрос уже сделал в МХАТе три постановки. И трон не покачнулся. А сколько молодых режиссеров! И все оттого, что Ефремов думает не о себе, а о деле. Пробует, ищет, отыскивает. Он – строитель нашего театра, всего театра. Конечно, Товстоногов, Захаров, Эфрос, Плучек – тоже строители. Но сегодня во главу всего нашего театрального дела я бы поставил именно Олега Николаевича Ефремова.

Я порядком старше Олега. Так и зову его – Олег. А он меня величает – Виктор Сергеевич. Так уж повелось с первой встречи: ему тогда было двадцать два, а мне тридцать шесть. Я был опален войной, он только издали чувствовал ее дыхание. Долгое время мне казалось, что я в театральном искусстве понимаю больше его, а теперь вижу – нет, он теперь понимает больше, ушел дальше. А главное – находится в самом средоточии театрального дела. Понял я это не только тогда, когда в Италии, в Генуе, на театральной конференции слушал его выступление – размышления о состоянии театрального искусства мира – и подивился глубине понимания вопроса, но особенно когда увидел его постановки пьес Гельмана и конечно же чеховского «Дяди Вани». Именно эта постановка Ефремова как бы окончательно сказала: МХАТ воскрес. Нет, это не прежний МХАТ, прежний стал историей, оставив после себя воспоминания в старшем поколении, в статьях, книгах, написанных о нем. Новый МХАТ обладает своими собственными свойствами, и, может быть, это особенно замечательно, так как он не стал мемориалом. Но билеты на спектакли МХАТа купить уже трудно. Постой-ка в очереди!

Опять я лечу в Америку, в третий раз. Опять прильнул к окну и с высоты десяти тысяч метров смотрю на мою милую землю. Конечно, хотелось бы взглянуть на нее и из космического пространства, но – дудки! – на мою жизнь этого мне уже определенно не достанется. А говорят – красиво.

Снова повезло: Канзасский университет пригласил прочесть курс лекций о советской драматургии и театре последних двадцати пяти лет. Этот предмет я знаю во всей его подноготной. И снаружи, и изнутри. Готовиться к лекциям не надо.

Лечу один, даже без переводчика. Это уже совсем интересно.

Кто-то в США спросил:

– Вы прилетели один?

– Один.

– Совсем один?

– Совсем.

– Это что-то у вас новое.

Да, жизнь потихоньку развивается и когда-нибудь войдет в полную норму.

– Я даже с сыном должен был прилететь.

Радостно:

– Не пустили?

– Нет, – ответил я, – он только что начал работать после окончания института, и ему неудобно отпрашиваться в отпуск на два месяца. Конечно, разрешили бы, но потом все равно пошли бы разговоры: ну да, сыну Розова можно, а нам… Да и лететь он, дурачок, боится, поедем, говорит, пароходом. А я терпеть не могу дальних морских плаваний. Лучше уж грохнуться разом, чем из тебя будут вылезать кишки сутками, если качка.

Океан перелетели. Остановка в городе Гандер в Канаде – заправка горючим. Затем Нью-Йорк. И сразу пересадка на американский самолет. Посадка в Кливленде, и наконец Канзас-Сити. Но от него, оказывается, еще миль восемьдесят на машине в городок Лоренс, где и расположен Канзасский университет.

Я сижу в гостях у Джеральда Майколсона, потому что в Лоренсе еще только одиннадцать часов вечера. Следовательно, день, который в Москве начался и давно кончился, здесь продолжается. Майколсон говорит по-русски свободно, и мне с ним легко. Обаятельный человек, тактичный. Ведь это он все затеял. Сговорился с нашим Союзом писателей и своим государственным департаментом, что он ежегодно будет приглашать советских писателей для трехнедельного чтения курса лекций о советской литературе. Прошлый год ездил Юрий Трифонов, говорил о прозе, позапрошлый – Винокуров: поэзия, а нынче – я, драматург.