Виктор Розов - Удивление перед жизнью. Воспоминания

Дом Чехова в Ялте

К сожалению, дух Чехова улетел из ялтинского дома, видимо, напуганный топотом тысяч, а может быть, десятков тысяч ног экскурсантов, которые проходят сквозь комнаты. Санаториев, домов отдыха, туристов в Ялте видимо-невидимо, а культурники непременно планируют посещение музея Чехова. Идут те, кому интересно, а большинству все равно. Я, например, был свидетелем такой сценки. Битком набитые комнатки музея (теперь там протянуты охранительные канаты). Какая-то женщина, вытянув через канат шею и шаря недоуменным взглядом по спальне Антона Павловича, спрашивает экскурсовода: «А звери-то где?»

Я прерву свой рассказ о музеях, вернусь к нему в дальнейшем. Перечислю только. Дом Грига в Норвегии и рядом отвесная гранитная скала, в которую там, высоко вверху, замурован гроб композитора. Маленькая спаленка с толстенными и широченными половицами и кровать, на которой появился на свет Людвиг ван Бетховен в городе Бонне. Кабинетик-голубятня Льва Толстого в Хамовниках в Москве. Музей Достоевского на Божедомке. Я умышленно не написал – на улице Достоевского, как теперь называется Божедомка, так как музей до реконструкции был живым, а нынешний – мертвый. Некрасова – на Литейном в Ленинграде, все девять комнат бельэтажа, где умер поэт. Уникальный в Абрамцеве – этакая оранжерея талантов. Игрушечный домик Васнецова, затерявшийся среди бывших Мещанских улиц. Трагический – Николая Островского в Сочи. Богатый – Станиславского в бывшем Леонтьевском переулке. Заставленные книгами коридоры и комнаты Брехта в Берлине. И так далее, и так далее, и тому подобное.

Продолжаю рассказ о Маргарите Владимировне.

Рукописи, рукописи, рукописи… Они не только на столах и шкафах, они на подоконниках, на полу, по углам. Вся комната – один сплошной письменный стол.

Сколько раз потом я бывал в этом номере 409! Сколько слушал рассказов, историй! Такой жизни, какую прожила Маргарита Владимировна, можно позавидовать. Шутка ли! Отец – предводитель дворянства в Псковской губернии. Маргарита Владимировна говорит об этом не шепотом, а громко, хотя в те времена подобная родословная считалась крамольной. Правда, Владимир Дмитриевич Рокотов увлекся организацией народных театров, публичных библиотек, променял звание предводителя на режиссера и актера и разорился. Да и сама Маргарита Владимировна имеет солидное революционное прошлое. Работала в дни Октября в Смольном, в газетах «Солдатская правда» и «Деревенская беднота», вела записи выступлений самого Ленина. С правительством она и переехала в 1918 году в Москву, оставив в Петрограде пятикомнатную квартиру и получив взамен номер в «Метрополе». Дворянское происхождение ей не страшно, как декабристам или князю Кропоткину.

– И крестным отцом моим был первый иллюстратор «Мертвых душ» – художник Агин…

Какое счастье, какая честь! Я помню эти иллюстрации, эти книги, которые брал в юношеской библиотеке имени Пушкина в Костроме! Какая связь! Я помню даже подписи Агина под каждым рисунком. Для меня это великое далекое прошлое… А вот сидит живая крестница этого самого художника Агина, она видела его живым. А может быть, и самого Гоголя? Высчитываю в уме… Нет, Гоголя Маргарита Владимировна видеть не могла… Гоголь умер лет за двадцать до ее рождения. Только за двадцать! Могла бы и увидеть…

– Жила в нашем доме одно время Анна Петровна Керн.

Ай! Я готов был подпрыгнуть до потолка. Ну как же так вот, глядя на спицы, ровным и спокойным голосом могла произнести Маргарита Владимировна эту фразу! Вот запросто: жила в нашем доме одно время Анна Петровна Керн. Как будто не Керн жила, а какая-нибудь Тютькина или Фитюлькина.

Нет, одно только прикосновение к таким людям делает тебя самого счастливым и великим. Маргарита Владимировна видела Анну Керн! Ну и все, уже больше ничего и не надо в жизни, если видел «Чудное мгновенье»! Я, например, рад даже тому, что вижу Маргариту Владимировну, которая видела Анну Керн…

Какой-нибудь современный молодой человек, может быть, мне скажет: «Неужели это могло произвести на вас такое впечатление? Что особенного! Хоть самого Господа Бога, подумаешь!» Да, я был впечатлительным, сентиментальным, легко воспламеняющимся юношей. Помню, когда я впервые попал в Большой театр, давали балет «Спящая красавица». От блеска золота, хрусталя, бархата, нарядной толпы, от всего этого великолепия у меня перехватило дух. А когда раздались звуки великого оркестра Большого театра, началась увертюра, меня, как порывом ветра, взмыло вверх, я был уже не на земле, я парил в небе. Занавес раздвигался, шел балет, а меня поднимало все выше и выше, я летел над крышами домов к облакам, приближался к луне и звездам, плавал в лучах солнца совсем рядом с ним, ослепительно пронизанный насквозь его неземными лучами. Восторг! Это слово заметно уходит из нашего обихода. Разве только какой-нибудь дяденька, обтерев губы от пивной пены, воскликнет: «Ну и пивко, восторг!» Хорошее пиво – напиток приятный, не спорю, но восторг тут ни при чем. И мне жаль людей, которые не испытывали этого чувства. От видов природы. (Говорят, Александр Николаевич Островский, встречая восход солнца в Щелыкове, окроплял слезами восторга свою купеческую бороду.) Видимо, оттого и смог написать «Снегурочку»: от любви – «когда любовию и негой упоенный», «и сердце рвется от любви на части». От произведений искусства, от твоего первенца, которого ты, затаив дыхание, в блаженстве выносишь в мир за порог родильного дома. Да мало ли! Восторги не часты в жизни человека, но, может быть, именно они освещают ее светом со своих маячных вершин. Если человек не улетал ввысь, уносимый его порывами, он еще не знает ни смысла своего существования, ни полной красоты жизни, ни ее возможностей. Будто идет он по земле с вечно опущенными вниз глазами, да так и сойдет в могилу, ни разу их не подняв, все проглядев.

Я смотрю на черты лица Маргариты Владимировны и стараюсь понять ее характер.

Полные люди всегда кажутся нам добродушными. Маргарита Владимировна также выглядит мягкой и кроткой бабушкой. Правда, в нотках ее голоса, особенно в репликах, обращенных к дочери, я слышу волевые тона. Позднее я буду свидетелем взрывов гнева, даже простой раздражительности Алтаевой, узнаю ее нетерпимость, особенно к гнету. И это с молодости. Выйдя неудачно замуж, Маргарита Владимировна сделала решительный шаг, по тем временам особенно смелый, – бежала от мужа, уничтожавшего ее ранние стихи и рассказы, не желавшего, чтобы жена трудилась, тем более на таком малопочтенном поприще, как сочинительство, а занималась бы только домашними делами. Бежала с ребенком на руках (бывший ребенок – Людмила Андреевна – как раз сейчас подливает мне в чашку душистого чаю), прыгнула в поезд и уехала без средств, без документов. Мало того: чтобы жандармы, которые имели право схватить и воротить беглянку ее законному мужу, не настигли ее, Маргарита Владимировна, не доезжая намеченной станции, выпрыгнула с крошечной девочкой на ходу. Вот тебе и кот-мурлыка на плече, вот тебе и клубочек шерсти на полу, вот тебе и обманчивая добродушная полнота! Думаю, и к революции Маргарита Владимировна пришла именно как боец против насилия. И я ее понимаю.