Марина Арзаканян - Великий де Голль. «Франция – это я!»

В начале 1952 года де Голль пребывал в несколько подавленном состоянии духа. Оба его глаза поразила катаракта. Левым он уже почти ничего не видел. Председатель РПФ понимал, что операция неизбежна. Впервые в жизни он почувствовал, что возраст дает о себе знать. В середине января генералу пришла в голову мысль написать завещание. До конца своих дней он не внес в него ни одной поправки. «Я хочу, – писал де Голль, – чтобы меня похоронили в Коломбэ-ле-дёз-Эглиз… рядом с моей дочерью Анной, там, где однажды будет похоронена и моя жена. Надпись: Шарль де Голль (1890 – …). И ничего другого. Я не хочу национальных похорон. Не должно быть ни президента, ни министров… Присутствовать могут лишь представители армии, но только сами по себе… без музыки и фанфар…» {352}

От грустных мыслей де Голля отвлекли новые разногласия со сторонниками. В январе после очередного правительственного кризиса президент Франции социалист Венсан Ориоль пригласил к себе в Елисейский дворец главу парламентской группы РПФ Жака Сустеля и предложил ему начать консультации с целью формирования нового кабинета. Бывший генеральный секретарь голлистского объединения дал предварительное согласие и отправился к де Голлю в Коломбэ. Он подробно объяснил ему, почему не стал сразу отвергать предложение Ориоля, хотя и понимал, что успехом его попытка формирования кабинета увенчаться не сможет. Среди главных причин Сустель назвал следующие: «придать парламентской группе объединения уверенность в самой себе, попробовать наладить путем предложенных консультаций контакты с лидерами различных политических группировок, использовать в течение двух-трех дней недоступные средства массовой информации, чтобы изложить перед общественным мнением наши цели и идеи, получить доступ к финансовым, военным и дипломатическим досье и таким образом иметь самые достоверные сведения о политической обстановке в стране» {353}.

Де Голль слушал председателя фракции РПФ почти полночи. По словам Сустеля, он одобрил его действия {354}. Через несколько дней претендент в премьеры отказался от консультаций. Однако случившийся прецедент стал словно вбитым клином между генералом и одним из «голлистов первого часа». Как сказал Жак Шабан-Дельмас, «тогда в их отношениях образовалась первая трещина» {355}. Через десять лет уже по другим причинам она превратится в зияющую пропасть. А пока, возможно, председатель РПФ и глава его парламентской фракции просто не поняли друг друга. Ведь Сустель, по некоторым свидетельствам, был одним из самых преданных сторонников генерала – подчинялся ему всегда и во всем и даже «говорил его устами» {356}. В данной ситуации он, наверное, хотел сделать как лучше, но вызвал лишь раздражение генерала. И хотя де Голль ничего ему не сказал, он был явно недоволен тем, что Сустель не заявил президенту республики, что только председателю РПФ можно предлагать формировать правительство.

В голлистских кругах все были буквально взбудоражены создавшейся ситуацией. Одни осуждали председателя группы и считали, что он поступил бестактно по отношению к генералу, другие одобряли его поступок. А некоторые даже полагали, что Сустель в действительности был бы рад стать премьер-министром {357}. Самого председателя группы раздосадовал некоторый разлад отношений с де Голлем. Через несколько месяцев он по личной инициативе уступил свое место главы фракции Андре Дьетельму.

В марте президент республики предложил сформировать очередной кабинет «независимому» Антуану Пине. Новый претендент выступал за защиту интересов классической французской правой. Его некоторые программные установки вполне устраивали часть депутатов РПФ, и они решили поддержать его правительство. Жак Шабан-Дельмас писал в своих мемуарах: «Настал такой момент, когда РПФ оказалось перед проблемой, как ему быть дальше – продолжать вести войну против партий или же если не входить в состав правительств, то хотя бы поддерживать попытки тех, чья деятельность тоже в какой-то мере была направлена на национальное обновление» {358}.

Накануне избрания Пине состоялось совместное заседание исполнительного комитета и парламентариев РПФ. На нем некоторые депутаты отозвались положительно о программе нового претендента в премьеры. Но де Голль категорически отверг возможность поддержать Пине. В день голосования 6 марта Андре Дьетельм от имени группы РПФ заявил в Бурбонском дворце, что голлисты не удовлетворены предложениями претендента по конкретной политике, которую он намерен проводить. Однако 27 депутатов голлистского объединения впервые нарушили дисциплину голосования и поддержали Пине. В результате он стал премьер-министром. В руководящих кругах РПФ такое поведение депутатов расценили как диссидентское. Объединение получило настоящий удар, причем не откуда-нибудь извне, а изнутри. Кризис был налицо.

Непристойное поведение 27 депутатов стало поводом для начала «войны» между ними, с одной стороны, и главой РПФ и верных ему голлистов – с другой. «Ортодоксы» наступали, «диссиденты» защищались. Уже 10 марта де Голль выразил сожаление, что некоторые депутаты его объединения поддержали правительство Пине. Затем в печати стали появляться прямые обвинения «ортодоксов» в адрес «диссидентов». В ответ на это последние направили послание самому де Голлю, в котором отстаивали свои позиции. Они заявили, что не согласны с идеей постоянной и безоговорочной оппозиции режиму Четвертой республики и что считают вполне допустимым интегрироваться в существующую политическую систему. К таким заявлениям де Голль и его окружение отнеслись резко отрицательно. Председатель РПФ в своем ответном письме указал, что «объединение не намерено больше терпеть беспорядок и растерянность, и меры, необходимые для восстановления единства, будут немедленно приняты» {359}.

Ждать санкций «диссидентам» действительно долго не пришлось. В резолюции очередного пленума РПФ подчеркивалось, что по всем вопросам, касающимся «утверждения в парламенте государственной политики Франции, должна неукоснительно соблюдаться дисциплина голосования» {360}. «Диссиденты» назвали такую линию руководства для себя неприемлемой и 12 июля образовали в Национальном собрании собственную фракцию. В ответ де Голль немедленно выступил с декларацией, в которой указывалось, что любой депутат или сенатор, покидающий парламентскую фракцию РПФ, исключается из рядов голлистского объединения {361}.

Казалось бы, наконец единство восстановилось. Но это была лишь видимость. Депутаты и сенаторы, оставшиеся в рядах РПФ, также то и дело выражали недовольство чересчур строгими установками руководства. Как сказал Жак Сустель, «ров между Бурбонским и Люксембургским дворцами с одной стороны и улицей Сольферино – с другой [35]– становился пропастью» {362}.