Михаил Пазин - Роковые императрицы России. От Екатерины I до Екатерины Великой

Екатерина строго охраняла целомудрие своих фаворитов – заметив как-то раз, что фрейлина Эльмит кокетничает с Ермоловым и явно оказывает ему знаки внимания, она приказала выпороть нахалку в присутствии других «фройляйн» и с позором отправила домой.

У Ермолова была странная наружность – светлые, почти белые, курчавые волосы, широкие скулы, толстые, чувственные губы и белые, как сахар, зубы. При дворе его звали белым арапом. Александр Петрович был хорошим человеком – помогал всем, кому мог. Государыня прислушивалась к его рекомендациям, ибо Ермолов хорошо разбирался в людях и никогда не ходатайствовал за недостойных. Кроме того, он был необычайно правдив и искренен, что его и погубило.

Дело было в следующем. После покорения Крыма последний татарский хан Шагин-Гирей должен был получать от Потемкина большие суммы денег, обусловленные договором. Однако Светлейший зажимал эти выплаты, так что в течение нескольких лет хан не получил ни гроша. Тогда Шагин-Гирей обратился за протекцией к Ермолову, тот об этих художествах Потемкина рассказал Екатерине II, а та попеняла князю за подрыв своего авторитета – договор-то подписывала она! Потемкин, не будь дурак, сразу понял, откуда ветер дует, и предпринял контрмеры, чтобы Ермолов не в свои дела нос не совал. Да, иногда ему со своими протеже не везло – зарываются ребята: то на дуэль вызовут, то чужие деньги в кармане считают. Неизвестно, что Потемкин ответил на жалобу хана Екатерине, но Ермолов с поста фаворита тут же слетел. В июле 1786 года царица приказала ему на три года отправляться за границу. Александр Петрович послушно собрался и уехал в Европу. Там он вел себя необычайно скромно (по сравнению с орловскими загулами), так же скромно он вел себя и по возвращении из путешествия. Ермолов перебрался из Петербурга в Москву. Там он был радушно встречен местным высшим светом, ибо, будучи в фаворе, никому не сделал зла, а некоторым даже, наоборот, помог.

За время своего пребывания в фаворитах, продолжавшегося год и четыре месяца, Ермолов получил 2 поместья стоимостью 400 тысяч рублей, а также 450 тысяч рублей наличными. Позже он уехал в Австрию, купил богатое имение Фросдорф неподалеку от Вены и зажил там припеваючи. Вернувшись ненадолго в Россию, Ермолов женился на княжне Елизавете Голицыной и впоследствии стал отцом трех сыновей, которые, впрочем, ничем в русской истории не прославились. Да и сам Ермолов старался в России не отсвечивать, уехал в свой любимый Фросдорф, где и умер в 1836 году, пережив свою благодетельницу на целых тридцать лет. Вот и весь сказ.

Ох уж этот Дмитриев-Мамонов, очередной фаворит Екатерины – натворил ты делов! Что и говорить! А говорить о нем придется.

Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов происходил из древнего боярского рода и родился в 1758 году, как и Ланской. Он с детства был записан в Измайловский полк и пользовался покровительством славного князя Потемкина-Таврического. В 1784 году он взял Мамонова к себе в адъютанты и, беспокоясь о том, чтобы во время своих частых отлучек из Петербурга возле Екатерины находился доверенный человек, в 1786 году (после изгнания Ермолова) представил его государыне. Он приглянулся царице своей красивой внешностью и скромностью. В том же году он стал полковником и флигель-адъютантом, а вскоре был пожалован званием генерал-майора и чином камергера. В 28 лет стать генералом – это что-то! Такое на войне только может быть. Мамонов занял в Зимнем дворце покои фаворитов; а еще у него был отдельный кабинет.

Первое время Мамонов не играл никакой роли в политической жизни России, но в 1787 году императрица взяла его с собой в знаменитую поездку в Крым. Один иностранец, некто Цимцевич, рассказывал о посещении тех зданий, которые были построены для отдыха Екатерины II по пути ее следования в Крым: «Спальни императрицы везде были устроены по одинаковому плану; возле ее кровати помещалось огромное зеркальное панно, двигающееся посредством пружины; когда оно поднималось, то за ним показывалась другая кровать – Мамонова…»

Во время этого путешествия Мамонову пришлось, пока Екатерина была занята, общаться с иностранными дипломатами и царственными особами – австрийским императором Иосифом II и польским королем Станиславом-Августом Понятовским. С этих-то пор Мамонов и начал принимать участие в государственных делах, правда, ничего толкового совершить не мог ввиду полного отсутствия ума и таланта. Принимать участие в административных делах государства – это вам не лясы точить с иностранцами. Стареющая императрица, однако, этого не замечала; в 1788 году назначила его генерал-адъютантом, исхлопотала у австрийского цесаря ему графское достоинство Священной Римской империи, обеспечила материально и, наконец, ввела Мамонова в Госсовет. Как ни странно, но только Екатерина восхищалась талантами Александра Матвеевича, никто другой в нем «искры божией» не замечал. В письмах к Потемкину она хвалила Мамонова: «Он весьма милый человек», «он день ото дня мне любезнее становится» и т. д. И еще: «Крепок душою, силен и блестящ по внешности… У него ум за четверых, неисчерпаемый источник веселья и много оригинальности в понимании вещей и в суждениях. Кроме того, безграничная искренность». Однако Мамонов, этот человек, похожий на калмыка, в один момент возомнил о себе невесть что и встал в оппозицию к своему благодетелю Потемкину. Он вел себя вызывающе по отношению к нему, а перед Екатериной оправдывался ревностью. Ах, ревнует – значит, любит! Какой же даме не понравится, что ее ревнуют?

В письме к барону Мельхиору Гримму она также рассыпалась в похвалах к Мамонову – он-де и музицирует хорошо, и гравер неплохой, да и классику иногда почитывает. Она называла его Красный Кафтан за его привычку носить красные камзолы. Она говорила о нем в третьем лице: «мы мастерски рассказываем и обладаем редкой веселостью; мы – сама привлекательность, честность, любезность и ум; словом, мы себя лицем в грязь не ударим». Екатерина влюбилась в Мамонова как девочка. Она шутливо называла его «дитею».

Ага, разбежалась Екатерина: этот «дитя» взял, да ударил лицом в грязь, да не своим, а императрицыным! Время от времени между ними возникали разные недоразумения, и вскоре Мамонов начал тяготиться ролью фаворита. Как честный офицер, он дал Екатерине слово не покидать пределов Зимнего дворца. Не покидать? И не надо. В 1788 году, не покидая дворца, он завел амуры с фрейлиной императрицы 17-летней княжной Елизаветой Щербатовой, и она отдалась ему. Прошло несколько месяцев, прежде чем Екатерина узнала об измене своего любовника. Затронутая за живое, царица, чтобы заставить своего любимчика самому признаться в прелюбодеянии, пошла на хитрость. Однажды она, жалуясь на свою старость, сказала, что хотела бы устроить судьбу Мамонова, и предложила ему в жены богатую графиню Брюс. Тогда набитый дурак Мамонов бросился перед Екатериной на колени и заявил, что не может принять от нее этой милости, так как любит княжну Щербатову и уже даже помолвлен с нею! В общем, сам сознался! Екатерина, все еще не верившая словам царедворцев, была глубоко потрясена признанием Мамонова. Беседуя со своим секретарем Храповницким, она жаловалась ему: «Зачем не сказал откровенно? Год как влюблен (в Щербатову)… Нельзя вообразить, что я терпела. Бог с ними! Пусть будут счастливы. Я простила их и дозволяю жениться… Мне князь (Потемкин) зимой еще говорил: «Матушка, плюнь на него», и намекал на княжну Щербатову, но я виновата; я сама перед князем его оправдать старалась». От себя добавим, что когда Екатерина пожаловалась Безбородко на невнимательность и «рассеянность» Мамонова, на его «неаккуратность», то канцлер тоже намекал ей на связь фаворита с фрейлиной. Однако царица была влюблена тогда как кошка и намеков не поняла.