Серафима Чеботарь - 50 величайших женщин. Коллекционное издание

Кстати, после войны, когда Шелленберг выйдет из тюрьмы – его приговорили всего к шести годам, – Коко Шанель в память об их сотрудничестве будет содержать его с женой. Она оплатит его похороны.

Когда война закончилась, Коко тут же обвинили в сотрудничестве с нацистами. От заключения ее спасло личное вмешательство Уинстона Черчилля; правда, ей пришлось покинуть Францию. Шанель поселилась в Швейцарии – здесь были ее деньги, здесь оказался заранее сбежавший из Парижа Ганс фон Динклаге. Они держались друг за дружку, как выжившие жертвы кораблекрушения. Их даже принимали за супругов, только удивляла разница в возрасте – Шанель выглядела на двадцать лет старше, чем всегда, и на десять лет больше, чем будет выглядеть через пять лет. Безделье угнетало ее, мешало ей жить. Она прислушивалась к новостям из Парижа, где в феврале 1947 года Кристиан Диор представил свой New Look – сенсационный и провокационный стиль, воскрешающий образы прошлого и все то, от чего Шанель освободила женщин, – корсеты, тяжелые юбки, затянутые талии и обтягивающие силуэты… Франция снова стала во главе мировой моды, но Шанель это не радовало: Диор отменил все ее завоевания. Хотя Коко прекрасно понимала – через некоторые время женщинам надоест неудобная одежда, и они снова вернутся к «стилю Шанель».

Коко Шанель вернулась в Париж в 1953 году, когда ей было семьдесят лет, – вернулась, чтобы покорить и завоевать его. Но уже выросло поколение, для которого имя Шанель было только маркой старомодных духов. Ее коллекция была обсмеяна прессой: «У Шанель на заброшенном кладбище», писали газеты, «Полное фиаско». Коко нашла в себе силы не сдаться. Через год она показала ту же самую коллекцию в США – и успех превзошел самые смелые ожидания. Вторая коллекция – и еще больший успех; третья стала триумфом. Знаменитое «маленькое черное платье» стало символом новой моды, одеваться у Шанель было делом чести. Журнал «Лайф» писал: «Шанель влияет на все. Габриэль Шанель творит не только моду, а целую революцию». Шанель упивалась своим успехом, походя в интервью американской прессе гробя французских конкурентов – они в своей одежде идут против логики тела, а ведь американцы не так глупы, чтобы носить то, что неудобно, – поэтому они носят

«Шанель». Дам в платьях от новых французских модельеров она сравнивала со старыми креслами и искренне гордилась тем, что американским мужчинам нравятся женщины, одетые в ее одежду. То, что Мэрилин Монро надевает на ночь только каплю «Шанель № 5», прославило ее духи на века, а то, что Первая леди США Жаклин Кеннеди была в костюме от Шанель, когда убили ее мужа, – вписало имя Шанель в легенду. Сама Коко говорила: «Я люблю, когда мода выходит на улицы, но я не позволяю, чтобы она пришла оттуда», – словно забывая, что многие элементы своего стиля она увидела на улицах своего детства и на мужчинах, которых любила.

Еще семнадцать лет Коко будет царить в моде. Она была очень одинока и очень стара; у нее случались приступы сомнамбулизма, когда она посреди ночи, не просыпаясь, вставала и перекраивала свою ночную рубашку в платье для приснившейся клиентки. До последнего дня она продолжала работать – пока однажды, 10 января 1971 года, Коко Шанель не пришла из парка в свой номер в «Ритце» настолько уставшей, что у нее не было сил даже раздеться. Рядом с ней была только горничная; внезапно Коко закричала: «Я задыхаюсь!» Горничная успела только подойти. «Вот так и умирают», – добавила Шанель. И умерла.

Согласно завещанию, Габриэль Шанель была похоронена в швейцарской Лозанне – только там, по ее словам, у нее возникало чувство защищенности…

ВОЛНЫ ЖИЗНИ

Имя Вирджинии Вулф знают и ценят не только литературоведы и не только за то, что она была одним из первых представителей английского модернизма и основоположником «психологической прозы». За ее критические работы о месте женщины в обществе и культуре ей поклоняются феминистки; за последовательное неприятие насилия ее почитают пацифисты. Вирджинию Вулф ценят культурологи и психологи, борцы за права сексуальных меньшинств и сторонники классического института брака. Вирджиния Вулф по праву считается одной из тех, кто своим творчеством изменил двадцатый век. Между тем сама она никогда не была довольна ни своими литературными трудами, ни своей жизнью – слишком остро было ее восприятие мира, слишком требовательна была она к себе.

Для девочки, выросшей в такой семье, это было неудивительно. Ее отец Лесли Стивен, знаменитый своими радикальными взглядами и блестящей эрудицией, был известнейшим литературоведом, философом и историком, к тому же атеистом и вольнодумцем. Он прославился фундаментальными трудами «История английской мысли в восемнадцатом веке» и «Словарь национальных биографий». Первым браком он был женат на Харриет Мириам Теккерей, младшей дочери великого английского писателя Уильяма Теккерея, перед талантом которого Стивен преклонялся. Харриет умерла молодой в 1878 году, и Лесли женился вторично на ее подруге, вдове известного адвоката Джулии Дакворс, настоящей «викторианской леди». У них родилось четверо детей – сыновья Тобиас и Адриан и дочери Вирджиния и Ванесса. Вирджиния, их третий ребенок, родилась 25 января 1882 года.

Все дети Стивенов были очень дружны между собой – эта дружба продлится всю их жизнь. Детство их проходило в престижном лондонском районе Кенсингтон; они получили домашнее образование, но их учителями были не только лучшие умы Англии, но и все книги в обширнейшей библиотеке их отца. Среди гостей, часто посещавших гостеприимный дом Лесли Стивена, бывали самые знаменитые люди того времени – писатели, критики, политики, и детство Вирджинии прошло среди постоянных разговоров и споров о литературе, живописи и философских вопросах. Она была чрезвычайно чувствительным и восприимчивым ребенком, с развитой фантазией и хрупким здоровьем. Царящая в доме атмосфера ученых диспутов и логических конструкций, пропитанная, с одной стороны, духом отрицания авторитетов, а с другой – нетерпимостью и стремлением самоутвердиться, развивала и закаляла интеллект детей, но в то же время – убивала их душу, подавляла чувственность. Отец требовал, чтобы его дети учились думать, чтобы их чувства не мешали логике, – а развитием души своих детей он не занимался. Через много лет Вирджиния напишет в своем романе «На маяк»: «На неправду он был неспособен; никогда не подтасовывал фактов, ни единого слова неприятного не мог он опустить ради пользы или удовольствия любого из смертных, тем паче ради детей, которые… с младых ногтей обязаны были помнить, что жизнь – вещь нешуточная, факты неумолимы», – так опишет она мистера Рэмзи, безусловным прототипом которого был ее отец.