Наталья Дардыкина - Откровения знаменитостей

— Синьор Штейнберг, когда вам бывает страшно?

— Страх естествен на стадии принятия решений, когда готовишься, прикидываешь, стоит или не стоит, тогда страх присутствует. Страх ведь — элемент воображения. Но когда начинается работа, спуск, на страх не остается времени. На спуске в кратер ты находишься в напряженном внимании — ведь проходишь крутую стенку, идешь по раскаленным участкам. Вот когда вернулся и вспоминаешь, что было, рядом с чем прошел, — иногда возникает запоздалый страх.

— Но вам не всегда удается избежать беды…

— Было всякое. Однажды стряслось такое, в октябре 1962 года. Мы со студентом Сашей Таракановским проводили с самолета аэромагнитную и аэрофотосъемку. Он предложил мне проверить над вулканом еще и уровень радиации. Включили аппаратуру и получили четкую аномалию над раскаленным куполом в кратере. Зашли на маршрут еще раз — действительно идет радиоактивная аномалия…

Напомню, в конце октября 62-го начался Карибский кризис. Американский флот подошел к берегам Кубы, наш флот двинулся туда. Я собрал отряд, и вертолет забросил нас на вулкан Карымский. Командир утешил: «Летите на вулкан, а в Петропавловске еще опаснее». Высадились. Вертолет ушел. Поставили лагерь. Пошел снег. Мы потыкали радиомеры в лаву — никакой аномалии. Стал думать… В газах? А взять газовую пробу можно только в кратере. И полезли мы с Чирковым, моим помощником, на кратер. Взрывы шли над нами. И мы решили, что самую опасную зону миновали. Но произошел направленный взрыв прямо в нашу сторону. Меня защитил большой камень, а Чиркова срезало камнепадом. И как мне потом объяснили, я допустил ошибку — бросился к нему, вместо того чтобы выждать минуты две, пока пройдет камнепад. И все!

Чирков видел, как меня срезало камнем величиной с табуретку. Хорошо, что зацепило не всей массой. Я отключился. К счастью, у Чиркова был только перелом бедра и он дал аварийную ракету… Никто не мог нас доставить в больницу: военные в те дни стояли по форме № 1 — «если завтра война…» Но 29 октября военным дали отбой, и на следующий день прилетел вертолет противолодочного дозора с океана. Звали этого смельчака майор Галанин. Давно разыскиваю его. Игорь Кваша, мой приятель, тоже ищет. Но пока он не отозвался. Майор Галанин посадил вертолет в центре Петропавловска на стадионе. Из Москвы и Новосибирска прилетели бригады врачей. У меня обнаружили всякие переломы: затылочный, теменной, левовисочный, — да еще кровоизлияние. Семь суток я находился без сознания. Замечательные специалисты за два месяца привели меня в порядок.

Жизнь с самой юности испытывает Генриха на излом. Андрей Битов рассказывал, что в Генриха однажды выстрелила юная девушка, и удивительно — он уцелел.

— Что там у вас почти полвека назад произошло? Девушка была в вас влюблена? — Дочь хороших знакомых пришла ко мне, двадцатичетырехлетнему, в гости. Было милой девочке шестнадцать. Посидели мы, музыку послушали, вина выпили. Первый час. Она не уходит. Собираюсь ее проводить домой, слышу: «Не хочу уходить. Останусь у тебя». У нас была трехкомнатная квартира, родители в отъезде. Уложил ее в своей комнате и ушел в родительскую спальню…

Генрих вспоминает лирический фарс, разыгранный влюбленной в него девочкой. Он мужественно оберегал ее невинность.

— Говорил ей: «Подожди года два, тогда у нас будет совсем другой разговор». Подошел к окну. Тихая белая ночь. И вдруг слышу щелчок затвора. Я быстро обернулся — девочка держала в руках мою винтовку. (Она висела у меня в комнате. В ней был один патрон на предохранителе.) Ствол направлен мне в голову. Инстинктивно я отвел голову вправо и выставил левую руку навстречу стволу. Грохнул выстрел. Пуля прошибла ладонь навылет. Девочка забилась в истерике, а я, обмотав руку полотенцем, бросился в медпункт. Как я напугал дежурного старого доктора!.. Вот видите — все заросло.

Александр Городницкий отмечает в Генрихе мужской характер. Петр Фоменко заметил его скромность в сложном переплетении с желанием славы. Андрей Битов образно осмыслил божественную сущность Штейнберга: «Генрих родился с вулканом — вместе». Сила и красота мужчины-вулкана притягивала людей искусства. Художники андеграунда Михаил Кулаков, давно живущий в Италии, и Анатолий Зверев, к сожалению, рано умерший, нарисовали его портреты и подарили. Знакомству с первой женой Генрих обязан Кулакову. А Зверев жил у Штейнбергов в Ленинграде четыре дня. Ночные мужские посиделки горячил не чай. Зато утром по московской привычке Зверев раскладывал на кухне свои рисунки и говорил маме Генриха: «Анна Аркадьевна, три рубля — за любой». — «Ну что вы, Толя», — смущалась добрая женщина и давала трешку на «маленькую».

— Генрих, вы богаты друзьями. И среди них — Василий Аксенов. — В 80-м году, когда Вася собирался в творческую командировку в США, он предчувствовал, что уезжает совсем. Он мне тогда сказал: «Если за ближайшие два года в Союзе произойдут кардинальные изменения к лучшему, вернемся». 30 июня я помогал ему в Переделкине укладывать книги и уговаривал задержаться — приближались Олимпийские игры. Он шутил: «Ничего — в 84-м посмотрим их в Лос-Анджелесе». Уехал, присылал поздравительные открытки. Но потом, когда их с Майей лишили гражданства, в открыточке он мне написал, что больше писать не будет, — за меня беспокоился.

На своей книжке «Скажи изюм» Аксенов написал: «Генриху Шнейнбергу, который по дороге с Камчатки через Сахалин в петербургском экипаже посетил Нашингтон. Дружески. В честь общих наших вулканов. 14 июля, 1989 год».

— Вас с Бродским связывала не поэзия, а большая дружба. Но я не нашла в его томах посвященного вам стихотворения. — Когда приезжал с Камчатки в Ленинград, мы встречались часто. Однажды он сказал: «Я тут написал замечательный стишок. Послушай: если понравится, посвящу тебе». Прочел «Дебют». Действительно прекрасное стихотворение. (Читает наизусть.) Обычно посвященное стихотворение как-то соотносится с тем, кому оно посвящено. Здесь этого не было. И я сказал об этом Иосифу. И «Дебют» остался без посвящения.

Но на книгах, подаренных Генриху, есть несколько замечательных посвящений. На «Стансах к Августе. Стихи к М.Б.» читаем: «Генриху Штейнбергу. Пока ты занимался лавой, / я путался с одной шалавой. / Дарю тебе, герой Камчатки, / той путаницы отпечатки. / Иосиф Бродский. 18 июля 89 г.». Генрих был у него в Нью-Йорке в обеих квартирах в разные годы.

— Вы заметили перемены в Иосифе?

— Внешне он, конечно, переменился. Я прилетел, позвонил. Он объяснил, как его найти. Приехал я на Мортон-стрит. Поднялся по лестнице, звоню. Дверь не открывают. Когда я позвонил третий раз, вдруг откуда-то снизу раздается: «Заходи». Потом догадался, спустился вниз и рядом с лестницей увидел узенький проход. Вхожу. Иосиф держит руку под козырек и говорит: «Ты вполне узнаваем». — «Ты тоже».