Александр Коцюбинский - Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

Гораздо важнее, однако, то, что на самом деле никакой прекрасной дамой Григория вообще не приманивали. По крайней мере, о том, что Ирины Юсуповой нет в Петрограде, как указывает Матрена, Распутин прекрасно знал.

Если же допустить, что «старец» действительно ехал знакомиться с женой Феликса (а не развлекаться с самим князем), возникает большое количество вопросов.

Почему, собираясь «исцелять» Ирину, Распутин, как указывает тот же Юсупов, решил захватить с собой деньги, чтобы отправиться той же ночью к цыганам?

Как понять его встревоженное: «А у тебя-то никого нынче не будет?» — обращенное к Феликсу, заехавшему в тот вечер за Распутиным к нему на квартиру.

Как истолковать неожиданное приглашение немедленно отправиться к цыганам, которое Распутин сделал Юсупову, пробыв с ним некоторое время в подвале и совершенно не вспомнив о необходимости идти «знакомиться» с Ириной и «исцелять» ее?

Наконец, как объяснить появление в помещении, где должно было совершиться убийство, гитары? Юсупов настаивает на том, что «случайно забыл» ее «в столовой». Однако это ложь. Ремонт в подвале, который ни минуты до этого еще не успел прослужить столовой, и создание в нем псевдонепринужденной обстановки были завершены буквально за несколько часов до покушения. Все предметы, начиная от ковров и мебели и кончая вином и пирожными, тщательно подбирались с единственной целью — обеспечить успех заговора. Так что наличие в помещении гитары ни в коей мере не могло быть случайным…

Все эти нестыковки и несуразицы исчезнут, если мы допустим единственно возможное: «женская версия» с самого начала являлась дымовой завесой, призванной прикрыть истинные намерения не только Феликса и заговорщиков, но и самого Григория.

Разговоры о желании Распутина повидаться с Ириной изначально велись лишь для того, чтобы придумать такое объяснение ночной поездке Распутина в дом к Юсупову, которое смогло бы усыпить бдительность распутинской охраны и его близких. В самом деле, срочный визит к жене друга-пациента, внезапно почувствовавшей себя плохо, являлся вполне благовидным предлогом для ничем не объяснимого ночного путешествия, особенно в фамильный особняк, в котором всё — вероятно, даже стены — дышало многолетней ненавистью к «старцу». Вполне возможно, что легенда о больной Ирине была придумана Феликсом и Григорием совместно.

Как можно понять, основная трудность, которая стояла перед Юсуповым, заключалась в том, чтобы завести Распутина в подвал и продержать там наедине как можно дольше — пока не подействует яд, при этом не пробудив в жертве никаких подозрений. Если бы Распутину и впрямь было обещано знакомство с Ириной, логично было предположить, что первым делом он вправе был рассчитывать увидеть приветствующую его молодую хозяйку. По крайней мере, Распутин должен был выразить недоумение, почему больная не спешит начать лечение. Единственное условие, при котором Григорий должен был воспринимать свое тайное пребывание в подвале дворца Юсуповых как естественное, — это нежелание «старца» общаться в тот вечер ни с кем, кроме самого Феликса.

«Старцу», таящемуся в подвале с Феликсом, правда, могло показаться странным, что гости, оставшиеся наверху, и хозяин так долго находятся в разных помещениях. Юсупов предложил заблаговременное объяснение (хотя и страдающее, как нетрудно заметить, изрядной долей утонченного идиотизма): «Я предупредил Распутина о том, что, когда у нас бывают гости, мы пьем чай в столовой (подвале. — А. К., Д. К. ), затем все поднимаются наверх, я же иногда остаюсь один внизу — читаю или чем-нибудь занимаюсь».

Жена Юсупова, таким образом, не только не играла в ту ночь роль сердечной приманки для «старца», но и не могла бы ее сыграть при всем своем желании: сердцем «старца» в тот момент всецело владел и распоряжался сам Феликс.

Григорий согласился на все условия встречи, которые были поставлены Юсуповым: отъезд в полночь на машине, уход втайне от домашних и охранки по черной лестнице. Удовольствие, которое «старец» надеялся получить в тот вечер, явно стоило того, чтобы забыть о «тщетных предосторожностях»…

16 декабря, в неурочный день, Распутин отправился в баню, надел, по словам Матрены, лучшую свою рубашку — шелковую, с голубыми васильками, которую вышивала Александра Федоровна, и подпоясался малиновым шнуром с двумя большими кистями. «Черные бархатные шаровары и высокие сапоги на нем были совсем новые. Даже волосы на голове и бороде были расчесаны и приглажены как-то особенно тщательно, а когда он подошел ко мне ближе, — вспоминает Юсупов, — я почувствовал сильный запах дешевого мыла: по-видимому, в этот день Распутин особенно много времени уделил своему туалету; по крайней мере, я никогда не видел его таким чистым и опрятным».

Нет ничего удивительного в том, что Распутин отнюдь не забеспокоился, придя в подвал юсуповского дома и застав там имитированные заговорщиками следы внезапно прерванной трапезы, создающие «такой вид, как будто его (стол. — А. К., Д. К. ) только что покинуло большое общество, вспугнутое от стола прибытием нежданного гостя»315. Распутин поверил версии Феликса и принялся спокойно ждать, пока гости не уйдут и он не сможет наконец расслабиться душой и телом с милым его сердцу приятелем. «Сыграй, голубчик, что-нибудь веселенькое, — попросил он, — люблю, как ты поешь»; «Телу-то, поди, тоже отдохнуть требуется… Верно я говорю? Мыслями с Богом, а телом-то с людьми. Вот оно что! — многозначительно подмигнув, сказал Распутин»316.

Осуществление заговора с самого начала не заладилось. В автомобиле Пуришкевича лопнула шина, и, пока ведший ее Лазоверт занимался ремонтом, бравый монархист, выйдя в назначенное время из здания городской думы в военной форме, вынужден был в двенадцатом часу ночи довольно долго стоять на панели без всякого дела и пугливо озираться.

Ворота, через которые вечером 16 декабря Пуришкевич и Лазоверт должны были незаметно въехать во дворец на Мойке, оказались закрытыми, так как Феликс забыл отдать соответствующее распоряжение слугам, и Пуришкевич на глазах у смотрителя дома и юсуповского камердинера вынужден был торжественно прошествовать через центральный вход.

В помещении, предназначенном для убийства Распутина, «сильно задымил камин, в комнате стало сразу угарно, и пришлось провозиться по крайней мере еще десять минут с очисткой в ней воздуха».

Приехавший Распутин долгое время не пил и не ел. Юсупов нервничал и, находясь в полуобморочном состоянии, потчуя «старца», путал отравленные и неотравленные еду и питье, трижды выбегал из подвала и в панике советовался со своими сообщниками.

После того как Распутин выпил наконец две рюмки вина с ядом, а также съел несколько отравленных пирожных, у него появились лишь першение и сухость в горле, отрыжка и слюнотечение, затрудненное дыхание, жжение, а чуть позже — жалобы, что «голова… отяжелела и в животе жжет».