Дмитрий Петров - Джон Кеннеди. Рыжий принц Америки

Ключевой пост достался и Бобби. Отец прочил третьего по возрасту сына в министры юстиции? Им-то он стал — генеральным прокурором. Куратором силовых ведомств и ФБР.

Госсекретарь, министр обороны и министр финансов — эти посты получили люди, рекомендованные высшей деловой элитой — Раск, Макнамара и Диллон. Люди, окончившие лучшие университеты мира и имеющие немалый опыт государственной службы и бизнеса.

«Лучшими и блистательнейшими» назвал Джек членов своей команды. И это касалось не только тройки Раск — Макнамара — Диллон, но и многих других.

Министром внутренних дел стал конгрессмен от Аризоны Стюарт Юдалл. Министром торговли — губернатор Северной Каролины Лютер Ходжес. Здравоохранение, образование и социальное обеспечение доверили Рибикоффу. Артур Шлезинджер — выпускник Г арварда, в прошлом спичрайтер Рузвельта и аналитик Бюро стратегических служб, «либеральный солдат холодной войны», как звала его пресса, стал специальным помощником президента.

Уолт Ростоу — экономист, профессор Оксфорда и Колумбийского университета, Кавалер Ордена Британской Империи, теоретик постиндустриального общества, стал замом советника по национальной безопасности и автором стратегии экономической и образовательной помощи странам «третьего мира» и их втягивания в поле влияния США.

В большинстве стратеги нового лидерства Америки вышли из «фабрик мысли» Северо-Востока, из корпораций, университетов и фондов. Они ощущали превосходство над мракобесами эры Маккарти, чинушами Эйзенхауэра и аппаратчиками эпохи Рузвельта.

Они верили в себя. Их вели энергия, воля и видение Кеннеди.

Он дал Штатам колоссальное обещание: «…мы заплатим любую цену, вынесем любое бремя, перенесем любые трудности, поддержим любого друга, выступим против любого врага ради торжества свободы». Это означало, что он намерен вернуть веру в величие страны.

А какая еще страна готова заплатить любую цену? Кто на свете способен понести любое бремя? И ради чего? Ради главнейшей ценности — свободы.

Причем не свободы Америки и свободы в Америке. Но повсюду в мире! Разве ради ее торжества нельзя перенести любые трудности? Разве это — не великая миссия?

Да, решили избиратели, парень, сказавший такое, достоин быть президентом. А их дети — школьники и студенты — принялись писать сочинения по этой речи. И пишут до сих пор.

Понятно, что решиться сказать такое может человек либо совершенно безответственный, либо чувствующий крепкий тыл и спокойный за свои позиции в центре и на флангах.

Так оно и было. Вот ряд красноречивых характеристик его соратников, подобранных американским журналистом-исследователем Дэвидом Хэлберстамом.

Роберт Кеннеди — жесткий до очарования, он был в сложных отношениях с обрюзгшей и расслабленной Америкой; Бобби ценил в людях жесткость.

Дин Раск — скромный человек, скромности которого никто не видел; всегда стремившийся быть в тени, но более чем заметный. Он ненавидел любительщину и суету, интеллектуалов, играющих во власть, тестируя свои теории на человечестве.

Роберт Макнамара порой казался невинным идеалистом. Никогда не говорил о власти и, казалось, не хотел ее. Но на самом деле страстно ее любил.

Макджордж Банди знал, что справится не только с работой, но и… со всем миром.

Максвелл Тейлор — генерал, будто придуманный для Кеннеди и его эпохи: приятный, корректный, симпатичный атлет… В самый раз для этой администрации.

Уолт Ростоу всегда верил в правильность своих идей; ни минуты в них не сомневался.

Быть может, для наших дней — не лучшие отзывы. Но, для той эпохи и ситуации — самые подходящие. Забегая вперед, отметим: большая часть членов тогдашней команды Кеннеди продолжала службу в администрации и после его гибели. И некоторые — подолгу.

Спустя семь лет Никсон умело обыграет знаменитейший фрагмент инаугурационной речи в удачном ролике — скажет: «Я прошу не о том, чтобы вы что-нибудь дали вашей стране, но о том, чтобы вы что-нибудь сделали с вашей страной. Мне нужны не ваши дары, но ваши руки».

Никсон был талантлив. Он стал президентом. Научившись этому у Кеннеди.

Но своих «лучших и блистательнейших» у него не было. Их не было больше ни у кого.

— Какой молодой… — покачал Хрущев головой.

Он был доволен встречей с американскими сенаторами из Комитета по международным делам. Не дал им себя прижать. Говорил с ними, с одной стороны, прямо и дерзко, а с другой — миролюбиво и как бы даже слегка снисходительно. Ну хотите жить при капитализме да и живите себе с Богом… А вот этот — Кеннеди — отмолчался. Ну, ничего. Вряд ли он, конечно, станет президентом. А коли станет — тогда и поговорим.

Кеннеди президентом стал. И прямо с ходу объявил: «Не будем договариваться из страха. Но и не будем страшиться переговоров».

Это неспроста. Понятно: порой красивые слова не совпадают с делами. Ну а если он всерьез? И действительно хочет строить такую политику?

Ну что ж. Советский Союз не боится переговоров. Значит — поговорим.

С учетом ситуации в мире слова Джека означали, что он намерен отчасти пересмотреть подходы к работе с союзниками и соперниками. Трумэн, а затем Эйзенхауэр нередко уклонялись от переговоров с Москвой из страха: СССР с его атомной бомбой, «единственно верным учением» и контролем над Восточной Европой; нерешительность союзников по НАТО; красный Китай…

Но когда предельная свобода слова и печати доводила массы почти до паники (как с «угрозой атомной войны»), государственным мужам подобало смело встречаться лицом к лицу и либо объявлять об ответных мерах, либо делать встречные шаги.

Таким шагом стал памятный визит в США Н.С.Хрущева в 1959 году и его встречи с американским президентом, политиками и простыми людьми. Теперь глава имел дело с новым президентом, тем самым — таким молодым. Свежим игроком на международном поле.

С первых минут после крушения Германии эта игра была непростой. Союзники превращались в соперников. Гонка вооружений; экспансия Советов в мире; «железный занавес»; победа красных в Китае; война в Корее; конфликты в Индокитае, на Ближнем Востоке и в Африке; брожение в Южной Америке. Куба. И, конечно, Берлин — яблоко раздора Востока и Запада.

Эти Восток и Запад были понятиями не географическими, а политическими. И после войны их содержание изменилось. Прежде Востоком звали отсталую и колониальную, хоть порой и бунтующую Азию. Теперь он стал иным.

Словом Восток стали именовать группу стран, границы коих прошли по побережью Ледовитого и Тихого океанов, южным (и западным) рубежам КНР и СССР, а в Европе — вдоль границ Греции, Италии, Австрии, Финляндии, Норвегии и ФРГ.