Бенедикт Сарнов - Красные бокалы. Булат Окуджава и другие

А вскоре он прислал мне и книжку, в которой стихотворение впервые было напечатано

Булат в Мюнхене у Войновичей.

Он даже не появился в гостинице, где для него был забронирован номер. А поселился у Войновичей. Прямо с самолета отправился к этому «злобному клеветнику» и жил у него целую неделю.

Рядом с Булатом – Ирина Войнович, а справа – Барбара фон Вульфен, в доме которой жили тогда Войновичи

«Красные бокалы» – так наш друг Борис Биргер назвал это свое полотно – большой групповой портрет, на котором с красными бокалами в руках сидят: Владимир Войнович, Олег Чухонцев, Лев Копелев, Булат, Юлий Даниэль, я и сам художник. А над нами возвышаются (они не сидят, а стоят): Фазиль Искандер, Валентин Непомнящий, Эдисон Денисов

Многие из тех, кого наш друг Борис Биргер собрал на том большом групповом портрете, уже тогда были диссидентами и кандидатами в эмигранты.

Единоборство Войновича с «Софьей Власьевной» приближалось к развязке, и совсем скоро он вынужден будет принять ее ультиматум (на Запад – или на Восток) и стать эмигрантом.

В этом же году отправится в эмиграцию и Копелев.

На этой фотографии Копелев в Мюнхене, в гостях у Войновичей

А Биргер пока еще в Москве, и мы с Булатом встречаемся у него постоянно.

На этой фотографии рядом с Булатом – Ирина Эренбург, а между нею и мной – Андреа, немецкая приятельница Бориса

Виктор Платонович Некрасов (Вика, как все его звали) перед отъездом в эмиграцию. Справа от него – я и Виктор Фогельсон. За моей спиной – моя жена Слава. Стоят: Владимир Корнилов и его жена Лариса Беспалова

Булат был одним из немногих, кто сохранил связь с друзьями, оказавшимися за железном занавесом.

На этой фотографии он и Ольга с Виктором Некрасовым и Львом Копелевым

Заседание Идеологической комиссии ЦК КПСС с участием молодых писателей, художников, композиторов, творческих работников кино и театров Москвы, состоявшееся 24 и 26 декабря 1962 года, проходило в соответствии с принятым в те времена ритуалом.

Попавшие в «черный список», признавали ошибки и обещали исправиться, а те, кто в него не попал, клялись в своей преданности партии и лично «дорогому Никите Сергеевичу».

Слегка нарушала казенный тон и стиль этого унылого судилища Белла Ахмадулина.

Нет, все, что полагалось сказать каждому, кто принимал участие в том спектакле, она, конечно, сказала. Но исполнила этот номер в своей особой, только ей одной присущей манере

С надеждой я ждал выступления Васи Аксёнова: может быть, хоть он сумеет уклониться от соблюдения общеобязательных клятв и изъявления благодарности дорогому Никите Сергеевичу? Нет, не уклонился

В перечне тех, кто изначально был зачислен в «черный список» и кому, стало быть, надлежало каяться, едва ли не первым был назван Булат.

– В серьезном конфликте со всем строем нашей жизни, – сказал докладчик, – находится песня Булата Окуджавы о «золотой молодежи»…

И тут раздался спокойный голос Булата:

– Песни о «золотой молодежи» у меня нет. У меня есть песня о рабочей молодежи

«МетрОполь».

Знаменитый рукописный альманах, появление которого стало поводом для политического скандала, напомнившего об отгремевших в иные времена «деле Пастернака» и «деле Синявского и Даниэля». По шкале Рихтера это землетрясение, наверное, не достигало разрушительной силы тех, предыдущих, но по силе давления на его участников к ним приближалось

Для всех, кто узнал об этом альманахе, когда он существовал еще только в замысле, – главным закопёрщиком, лидером, вождем, душой всей этой затеи был Аксёнов.

Потом, когда дело приняло крутой оборот и Вася в открытую объявил, что собирается уехать, стали говорить, что всю эту затею он задумал и осуществил нарочно, «под отъезд», чтобы явиться на Западе не «широко известным в узких кругах» писателем-одиночкой, а в ореоле грандиозного политического скандала, в роли вождя целого литературного направления

С Фазилем Искандером мы тогда жили в одном подъезде – моя квартира была на седьмом этаже, а его (точно такая же) – на восьмом, и мы бегали друг к другу по нескольку раз на дню. А нередко и вечера коротали вместе. И вот в один из таких вечеров Фазиль рассказал мне, что заглянули к нему как-то на днях Андрей Битов с Васей Аксёновым и предложили стать одним из составителей их будущего альманаха.

– И ты согласился? – ахнул я.

– Ну да, – слегка смутившись, ответил он. И объяснил: – Вася просил, чтобы я их поддержал. Неудобно было отказаться

Андрей Вознесенский.

В Гренобле, представляя его и Булата, я сказал, что стихи Булата не поддаются анализу. Фокус, мол, можно объяснить. А как объяснить чудо?

На следующее утро за завтраком к моему столику подсел Андрей. Наливая себе кофе и разбивая ложечкой скорлупу яйца, он глянул на меня с усмешкой и сказал:

– А мои стихи, значит, можно проанализировать?

Официальная встреча нашей группы с администрацией Гренобля. Булат в этот день был уже с нами, но от участия в этой церемонии уклонился

В Париже у Синявских.

Слева – Андрей, в обнимку со мной – его жена Марья, рядом – Владимир Новиков и Михаил Яснов

Сергей Хмельницкий, разоблаченный агент КГБ, публично обвинивший в сотрудничестве с органами госбезопасности своего ближайшего друга Андрея Синявского

Александр Воронель, опубликовавший эти сенсационные разоблачения в иерусалимском журнале «22»

Сергей Хмельницкий и Юлий Даниэль.

На этой фотографии они еще друзья: все разоблачения – впереди

Неля Воронель с Андреем Синявcким и Юлием Даниэлем. Здесь тоже до ссор, размолвок и вражды еще далеко

Таким Борис Биргер изобразил нашего друга Манделя: уходящим. Тогда казалось, что уходит (уезжает) он от нас навсегда, что больше в этой жизни мы уже никогда не встретимся

Но связь наша не прервалась, время от времени до меня доходили разнообразные весточки о тамошней его жизни. А иногда и фотографии, на которых он являлся передо мною с кем-нибудь из общих наших друзей, поневоле ставших его товарищами по эмигрантской судьбе.

На фото Наум Коржавин с Ефимом Григорьевичем Эткиндом

А эта фотография – из Парижа. Здесь он с Викой Некрасовым

И вот, после долгой разлуки, снова в Москве – с друзьями, с не забывшими его читателями

На вечере, посвященном двадцатипятилетию процесса над Синявским и Даниэлем. За столом сидят: Булат Окуджава, Борис Биргер, Юлий Ким, Юрий Карякин

Надежда Мирова, для меня – Найка, жена Лазаря Лазарева.

Один ее телефонный звонок сыграл важную роль в моей жизни.

Это было вечером 3 октября 1993 года. Только что я услышал телевизионное обращение Егора Гайдара, призывавшего всех, «кто готов поддержать в эту трудную минуту российскую демократию», собраться у здания Моссовета.

Читать дальше