Фаина Раневская. Клочки воспоминаний

Страстный и сценически искренний монолог Раневской произвел на Коршунова неизгладимое впечатление, с явки он ушел подавленный и напрочь разбитый железными аргументами кандидатки в агенты национальной безопасности. Доложив о состоявшейся вербовочной беседе Грибанову, он в заключение доклада сказал:

— Баба согласна работать на нас, я это нутром чувствую, Олег Михайлович! Но… Есть объективные сложности, выражающиеся в особенностях ее ночной физиологии.

— Что еще за особенности? — спросил Грибанов. — Мочится в постель, что ли?

— Нет-нет! Громко разговаривает во сне… Да и потом, Олег Михайлович, как-то несолидно получается… Негоже все-таки нашей прославленной народной артистке занимать комнату в коммунальной квартире.

После этой истории Фаина Георгиевна получила-таки отдельную квартиру, но работать на КГБ отказалась. Поклонникам актрисы так и не довелось услышать о Раневской как об агенте национальной безопасности.

Генсек Брежнев, вручая артистке орден Ленина, внезапно выговорил: «Муля, не нервируй меня!» — знаменитую фразу из фильма «Подкидыш», ставшего знаменитым оттого, что в нем снялась Раневская. Она немедленно парировала: «Леонид Ильич, так ко мне обращаются или мальчишки, или хулиганы».

Председатель Комитета по телевидению и радиовещанию С. Г. Лапин, известный своими запретительскими привычками, был большим почитателем Раневской. Актриса, не любившая идеологических начальников, довольно холодно выслушивала его восторженные отзывы о своем творчестве.

Однажды Лапин зашел в грим-уборную Раневской после спектакля и принялся восхищаться игрой актрисы. Целуя на прощание ей руку, он спросил:

— В чем я могу Вас еще увидеть, Фаина Георгиевна?

— В гробу, — ответила Раневская.

Я верю в Бога, который есть в каждом человеке. Когда я совершаю хороший поступок, я думаю, это дело рук Божьих.

Я не верю в духов, но боюсь их.

Есть люди, в которых живет Бог. Есть люди, в которых живет дьявол. А есть люди, в которых живут только глисты.

Проклятый девятнадцатый век, проклятое воспитание: не могу стоять, когда мужчины сидят.

Запомни на всю жизнь — надо быть такой гордой, чтобы быть выше самолюбия.

Я говорила долго и неубедительно, как будто говорила о дружбе народов.

В Москве, в Музее изобразительных искусств имени Пушкина, открылась выставка «Шедевры Дрезденской галереи». Возле «Сикстинской мадонны» Рафаэля стояло много людей — смотрели, о чем-то говорили… И неожиданно громко, как бы рассекая толпу, чей-то голос возмутился:

— Нет, я вот одного не могу понять… Стоят вокруг, полно народу. А что толпятся?… Ну что в ней особенного?! Босиком, растрепанная…

— Молодой человек, — прервала монолог Ф. Г. Раневская, — эта дама так долго пленяла лучшие умы человечества, что она вполне может выбирать сама, кому ей нравиться, а кому нет.

Если бы я часто смотрела в глаза Джоконде, я бы сошла с ума: она обо мне знает все, а я о ней ничего.

Ну и лица мне попадаются — не лица, а личное оскорбление!

Пусть это будет маленькая сплетня, которая должна исчезнуть между нами.

На голодный желудок русский человек ничего делать и думать не хочет, а на сытый — не может.

Еврей ест курицу, когда он болен или когда курица больна.

Чтобы мы видели, сколько мы переедаем, наш живот расположен на той же стороне, что и глаза.

Оптимизм — это недостаток информации.

Погода ваша меня огорчила, у нашей планеты явный климакс, поскольку планета — дама!

Я ненавижу зиму, как Гитлера!

Какой печальный город (Ленинград). Невыносимо красивый и такой печальный с тяжелоболезнетворным климатом.

Журналист интересуется:

— Кем была ваша мать до ее замужества?

— У меня не было матери до ее замужества.

Разгадывают кроссворд:

— Падшее существо, пять букв, последняя — мягкий знак?

Раневская, не задумываясь:

— Рубль!

Актеры на собрании труппы обсуждают товарища, которого обвиняют в гомосексуализме. Звучат выступления:

— Это растление молодежи…

— Это преступление…

— Боже мой, — не выдерживает Раневская, — несчастная страна, где человек не может распоряжаться своей жопой.

— Лесбиянство, гомосексуализм, мазохизм, садизм — это не извращения, — заявляла актриса. — Извращений, собственно, два: хоккей на траве и балет на льду.

Сказка — это когда женился на лягушке, а она оказалась царевной. А быль — это когда наоборот.

— Вот женишься, Алешенька, тогда поймешь, что такое счастье.

— Да.

— Да, но поздно будет.

Раневская, всю жизнь прожившая одна, говаривала:

— Семья — это очень серьезно, семья человеку заменяет всё. Поэтому, прежде чем завести семью, необходимо как следует подумать, что для вас важнее: всё или семья.

Фаина Георгиевна вернулась домой бледная как смерть и рассказала, что ехала от театра на такси.

— Я сразу поняла, что он лихач. Как он лавировал между машинами, увиливал от грузовиков, проскальзывал прямо перед носом прохожих! Но по-настоящему я испугалась уже потом. Когда мы приехали, он достал лупу, чтобы посмотреть на счетчик!

Киногруппа, в составе которой находилась Фаина Раневская, с утра выехала за город на натурные съемки. Предстояла большая работа, нужно было много успеть за день. У Раневской же, как назло, случилось расстройство желудка. По приезде на площадку она сразу направилась к выстроенному на краю поля дощатому сооружению. Аппаратура давно установлена, группа готова к съемкам, а артистки нет и нет. Режиссер нервничает, глядит на часы, оператор сучит ногами. Актриса не появляется. Орут, думая, что с ней что-то случилось. Она отзывается, кричит, что с ней все в порядке. Наконец после долгого ожидания дверь открывается, и Раневская, подходя к группе, говорит:

— Братцы вы мои! Знали бы вы, сколько в человеке дерьма!

Раневская, как и очень многие женщины, абсолютно не разбиралась в физике, и однажды она вдруг заинтересовалась, почему железные корабли не тонут.

— Как же это так? — допытывалась она у одной своей знакомой, инженера по профессии. — Железо ведь тяжелее воды, отчего же тогда корабли из железа не тонут?

— Тут все очень просто, — ответила та. — Вы ведь учили физику в школе?