Олег Жиганков - Григорий Распутин: правда и ложь

Подготавливалось, таким образом, общественное мнение в пользу убийства Распутина. Когда оно наконец состоится, его участники даже не будут прятаться, наоборот, они представят себя в качестве народных героев. Страна готовилась к объявленному заранее убийству. В сознании народа разжигаются злоба, зависть и желание убийства, и, как только Распутина не станет, все страшные семена, посеянные в душу народа, взойдут кровью и ужасом революции.

Алексей Варламов пишет: «Его ненавидела почти вся страна. Это было то самое время, когда даже известный всему Петербургу православный старец сказал о своем старом казанском знакомце, которого некогда отговаривал ходить в столицу: „Убить его, что паука: сорок грехов простится“» [261] Варламов А. Н. Григорий Распутин-Новый. С. 571. .

Сам Распутин чувствовал себя затравленным. Его травили газеты, Дума, церковь, травила интеллигенция, травили промышленники, травил свет, а вот теперь все обсуждали его еще не состоявшееся убийство. Царица хлопотала об увеличении охраны для Распутина, но почему-то все это оказывалось чрезвычайно сложно осуществлять. Распутин не мог не понимать, что тиски сжимаются. Против него была запущена огромная машина. «Смерть — подружка моя» [262] Распутина М. Г. Дневник. Российский архив. Вып. XI. М., 2001. С. 526. , — говорил в те дни Распутин. И еще: «Я еще раз вытолкал смерть, — подчеркивал он после очередного несостоявшегося убийства. — Но она придет снова… Как голодная девка пристанет…» [263] Амальрик А. А. Распутин. С. 233.

«Мало кто знал, что схема развала России была уже разработана до мелочей и планомерно осуществлялась не только в тылу, но даже на фронте… — писал князь Жевахов. — Государственная дума, печать, тайная агентура врагов России, имея общую программу, распределяли роли и задания, сводившиеся к одной цели — как можно скорее вызвать революцию».

А дальше он воспроизводит слова, которые митрополит Питирим сказал ему: «Что касается Распутина и отношения к нему общества и печати, то нужно только удивляться тому, насколько далеко ушла современная мысль от истинного понимания того, что происходит. Не я нужен делателям революции, а мое положение митрополита Петербургского; им нужны не имена и лица, а нужна самая конструкция государственности; если бы наша общественность не была революционною, то поняла бы, что без „распутиных“ не обходится никакая революция. „Распутин“ — имя нарицательное, специально предназначенное для дискредитирования Монарха и династии в широких массах населения. Носителем этого имени мог быть всякий близкий ко Двору человек, безотносительно к его достоинствам или недостаткам. Идея этого имени заключается в том, чтобы подорвать доверие и уважение к личности Монарха и привить убеждение, что царь изменил своему долгу перед народом и передал управление государством в руки проходимца. Ведь чем-нибудь да нужно легализовать насильственный акт ниспровержения царя с престола и оправдать его в глазах одураченного населения!.. Вот почему о преступлениях Распутина кричат по всему свету, а в чем эти преступления заключаются — никто не может сказать…» [264] Жевахов Н. Д. Воспоминания. С. 106–107.

«Мне не верили… — заключает Жевахов. — Значение Распутина было для меня ясно… Он был первой жертвой, намеченной революционерами, теми самыми людьми, которые одновременно и спаивали его, и создавали всевозможные инсценировки его поведения, а затем кричали о его развращенности и преступлениях».

Список (далеко не полный) основных врагов Распутина приводит в своей книге Варламов: «Епископы Феофан (Быстров), Гермоген (Долганев), Антоний (Каржавин), Евсевий (Гроздов), Антоний (Вадковский), Владимир (Богоявленский), Никон (Рождественский), Андроник (Никольский), Андрей (Ухтомский), Трифон (Туркесганов), Арсений (Стадницкий) и Антоний (Храповицкий), священники Роман Медведь, Дмитрий Смирнов, Федор Филоненко, миссионеры Березкин и Новоселов, старцы Гавриил (Зырянов) и Анатолий, блаженная Паша Дивеевская, монархист Тихомиров, премьер-министры Столыпин, Коковцов и Трепов, дворцовый комендант Дедюлин, генерал А. В. Рефаимов, фрейлина С. И. Тютчева, журналист Михаил Осипович Меньшиков, протоиереи Востоков и Восторгов, обер-прокуроры Лукьянов, Самарин и Волжин, министры внутренних дел Макаров и Щербатов, министр земледелия Наумов, генерал Богданович, ялтинский губернатор Думбадзе, тобольский губернатор Станкевич, протопресвитер Шавельский, думские деятели Гучков, Родзянко, Милюков, Мансырев, полковник Дрентельн и князь В. Н. Орлов, губернатор Мильц, камергер Вл. И. Гурко, адмирал Нилов, генералы Рузский, Алексеев и Иванов, великий князь Николай Николаевич, его жена Анастасия Николаевна и ее сестра Милица, великая княгиня Елизавета Федоровна, вдовствующая императрица Мария Федоровна, сестры государя Ольга и Ксения, великий князь Николай Михайлович, барон Фредерикс, его зять Воейков, товарищ министра внутренних дел В. Ф. Джунковский, министр внутренних дел А. Н. Хвостов с агентом Ржевским, полицейские профессионалы Белецкий и Комиссаров и вот, наконец, Батюшин с Бонч-Бруевичем — галерея самых разнообразных и по политическим взглядам и нравственным качествам, и по положению лиц и перечень триумфов, поражающий куда больше, чем приписываемый опытному страннику список донжуанский» [265] Варламов А. Н. Григорий Распутин-Новый. С. 641–642. .

Беллинг вспоминала, как однажды в те дни Григорий не выдержал и сорвался: «Он у себя на Гороховой за чаем, схватившись за голову, вдруг закричал, не то на Вырубову, не то на ее высоко торчащую шляпу: „Злодеи! Чего мучаете? Прекратить! Горя не видали? Гнева Божьего не испытали?“ — и быстро ушел в свою комнату» [266] Радзинский Э. С. Распутин: жизнь и смерть. С. 427. .

Григорий Ефимович привыкал жить с мыслью, что его скоро убьют. И боялся он уже не за себя, а за всю страну. Доктор Бадмаев дал следующие показания: «Бывая у Распутина и обращая внимание на его охрану, я спрашивал его: „Не боишься ли ты?“ — „Нет, — ответил Распутин, — за себя не боюсь, но боюсь за народ и за царскую семью. Потому что, когда меня убьют, и народу будет плохо. И царя уже не будет…“» [267] Там же. С. 432.

Последнее лето жизни Григорий Ефимович провел у себя в Покровском — трудился в поле, косил траву, собирал урожай, изучал с людьми Библию, молился за больных. Жил просто и вольно, как желала его душа. В столицу не хотел возвращаться. Но его вызвала туда государыня — ей нужны были его поддержка и мудрость.