Владимир Осин - Дворцовые интриги и политические авантюры. Записки Марии Клейнмихель

Я застала у Нины большой круг друзей, о которых я ничего не слыхала в течение всех пяти лет, пока продолжалась война. Встретила я здесь барона фон Штума, бывшего посланника в Мадриде, знакомого мне около сорока лет, человека с большим умом и познаниями, что признавалось и другом, и недругом его; но мне кажется, что я неправильно выразилась: невозможно, чтобы этот доброжелательный, всеми любимый человек имел недругов. Его дочь, графиня Мария Гауфельд — исключительно гармоничная натура; я ее знала еще ребенком в Гольцгаузене, одном из красивейших имений в Германии; затем я ее видела молодой девушкой в прелестной вилле Русциано и была искренно рада встретиться с ней в прошлом году в Бадене [111]. Ее муж, князь Гацфельд-Вильденбург, — также сын моих старых друзей. Назову еще Гвидо фон Нимпш — интересного собеседника, много видавшего в жизни; затем графа фон Рантцау, барона фон Рейхшаха и его супругу, урожденную принцессу Ратибор, графа и графиню Август фон Эйленберг, их дочь и зятя Вильгельма фон Швейниц, сына посла, друга моего детства, бывшего отцом четырех детей. Все приняли меня чрезвычайно сердечно, но беседа наша заключалась преимущественно в передаче друг другу о перенесенных каждым страданий.

Два года до войны была я приглашена Доннерсмарками в их замок Нейдек в Силезии.

Замок этот окружен большим парком и обставлен с царской роскошью: богатство конюшен, ливрей, изысканность блюд соответствуют огромным средствам владельца замка. Император Вильгельм приехал с большой свитой на охоту. Он был весело настроен, казался всем доволен и производил впечатление человека, пользующегося своими каникулами. Кроме их высокого гостя и его свиты Доннерсмарки пригласили еще следующих лиц: герцога фон Ратибора, князя и княгиню Отто Витгенштейн, графа Герца, князя Гогенлоэ-Кохентин, господ фон Майстер, графа и графиню Сирсдорф и меня. Князь Витгенштейн и граф Герц были друзьями детства императора Вильгельма, причем воспитателем всех троих был господин Гинцпетер.

Княгиня Лори Витгенштейн — одна из известнейших дам европейского общества. Обаятельность общения с ней обратилась в поговорку. Фон Мейстер был губернским советником в Висбадене; жена его, приветливая американка, обладала прекрасным голосом, сама себе аккомпанировала на гитаре и пела по вечерам французские и немецкие романсы, а также негритянские песенки, так называемые «minstrels». Все ее окружали, и Вильгельм ей подпевал. Спать ложились рано, так как охота была назначена на следующий день в очень ранний час. За обедом Вильгельм обыкновенно обращался к хозяйке дома, русской подданной, с тостом за здоровье своего кузена, нашего императора. Однажды император Вильгельм стал жаловаться на то, что о нем распространяется столько злых небылиц. Он приводил слова, ему приписываемые, известные не только в Германии, но и за границей. Повсюду говорили, что он ограничивал деятельность женщин кухней, церковью, детьми и платьями (vier К — Kuche, Kirche, Kinder und Kleider).

«Как мог я, сын моей матери, столько сделавшей для образования, развития и эмансипации женщин в Германии, сказать такую глупость?» — взволнованно говорил Вильгельм II.

Кульминационным пунктом приема у Доннерсмарков было приглашение хозяевами в виде сюрприза для германского императора французской артистки Режан, очаровавшей всех своим выдающимся талантом [112]. После ее выступления Вильгельм долго с ней беседовал. Это было в последний раз, что я видела императора Вильгельма. Прежде во время моего пребывания проездом в Берлине я бывала не раз и в Берлине, и в Потсдаме на обеде у их величеств. Знавшие меня давно император и императрица германские были со мной чрезвычайно любезны. Граф Остен-Сакен, очень ценимый Вильгельмом, и генерал фон Вердер были постоянно на этих обедах. Император был очень разговорчив. После обеда все садились вокруг круглого стола и рассматривали фотографии, гравюры и картины. Заглядывая в фотографии, Вильгельм вспоминал о многочисленных своих поездках и посещениях иностранных дворов и делился с нами этими воспоминаниями. На одном из таких обедов среди присутствующих находилась вдова ректора Боннского университета, которую Вильгельм знал, будучи еще студентом. Встретив ее случайно на улице, он тут же запросто пригласил ее к обеду. Эта дама все еще видела в германском императоре студента-корпоранта, каким он был в Бонне, и, слушая ее разговор, казалось, что время остановилось. Вильгельм был к ней очень внимателен, она же обращалась с ним с нежностью, будто ему все еще было только 18 лет; она ставила ему такие вопросы, которые никто из нас не посмел бы поставить, и на которые он ей просто и с удовольствием отвечал. Так, например, она его спросила: «Также ли сын ваш любит студенческую жизнь, как Вы ее любили?» «Нет, — ответил император, — может быть, я и жена моя в этом виноваты. Мои родители отдали меня в гимназию в Кассель, и 15-летним юношей мечтал я, как и все мои товарищи, об университете, и мне казалось, что гораздо важнее быть студентом, чем фельдмаршалом. Сын же мой посещал кадетский корпус, и для него, когда ему минуло 15 лет, офицер играл такую же роль, как для меня студент». Императрица, улыбаясь, слушала рассказ Вильгельма, вставляла иногда слово, но оставалась всегда императрицей, в то время как любивший особенную торжественность в официальных случаях император у себя дома держался совершенно просто. Оба они обожали свою дочь, постоянно присутствовавшую на этих обедах, такую же оживленную, как и ее отец.

Она рассказывала об одной охоте, в которой она впервые принимала участие, с таким оживлением, что я была ей совершенно очарована. В 16 лет в ней осталось еще много детского. Она была счастливее Юлии, так как вышла замуж за своего Ромео и таким образом примирила Монтекки с Капулетти.

Я была бы неблагодарной, если бы не упомянула княгиню и князя Лихновских. Князь предвидел и предсказал многое из того, что ныне происходит; княгиня же была оригинальной писательницей и тем не менее хорошей хозяйкой. В своей книге о Египте она оживила своим талантом египетскую цивилизацию, известную нам лишь по саркофагам и мумиям.

Дом графини Редерн, невестки княгини Лихновской, давал также много моему сердцу и уму. Граф Редерн был германским посланником в Петербурге и нашим общим другом. Его четыре дочери, княгиня Линар и ее сестры, вместе с их матерью оживляли все вокруг себя в их дворце на Алзенштрассе!

Очень гостеприимен салон госпожи фон Фридлендер-Фульд, в ее прекрасном дворце на Парижской площади собирались всегда верхи общества и дипломатии. Ее дочь, интересная оригинальная женщина, госпожа фон Кюлман, для нас, русских, представляет особенную притягательную силу: она говорит свободно по-русски, ей хорошо знакома наша литература, наши художественные произведения, наша история. Нельзя не упомянуть о том содействии, которое оказывали она и ее мать в деле благотворительности русским в Берлине, устройством в их пользу базара.