Захар Прилепин - Подельник эпохи: Леонид Леонов

Шум возымел последствия: от «дезертира» отстали, оставили его лудить самовары.

Тут наконец-то подвернулась и постоянная работа. Леонов случайно встретил Николая Юрцева, который одно время был совладельцем типографии отца в Архангельске. Юрцев предложил Леонову, пожаловавшемуся на безработную жизнь свою, место в одной газете.

Незадолго до приезда Леонова в столицу, 9 мая 1921 года, в Московском военном округе вышел приказ о выпуске массового красноармейского издания, вещающего на 16 центральных губерний РСФСР.

Туда и попал Леонов. Он и еще двое журналистов составили первую редакцию газеты. Как видно, у молодого красноармейца были все возможности для того, чтобы сделать самую замечательную журналистскую карьеру в Советской России.

Главным редактором газеты, получившей оригинальное название «Красный воин», стал Сергей Лопашов, сын московского ресторанщика, коммунист, театровед и журналист — в общем, личность самая разносторонняя.

Поначалу в газете не было ни пайка, ни денежного содержания, хотя все это предполагалось. Начали работать за так.

Распорядок дня у Леонова был, мягко говоря, напряженный: с девяти утра до пяти вечера в редакции, с пяти до одиннадцати вечера — в слесарной мастерской, а потом до четырех утра рассказы писал на фанерке.

Зарплату и паёк начали выдавать только к началу сентября, и то через раз, но есть твердое ощущение, что в то лето Леонов был по-настоящему счастлив: он почти уже нашел свою интонацию, свой голос, свою тропку. Большая литература была рядом — вот-вот и начнется. Сдувал чуб с глаз — у него тогда буйные волосы цвели — и выводил в полутьме своим, как Горький потом говорил, микробьим почерком волшебные словеса.

А в восемь утра опять на работу.

Две маленьких комнатки редакции располагались на первом этаже углового двухэтажного дома по Хрущёвскому переулку, 14/1, возле Дома ученых. В соседней комнате работала, между прочим, редакция газеты «Печать революции», где в числе иных трудился Дмитрий Фурманов, тридцатилетний, красивый, уже приступивший к написанию повести «Красный десант».

Фурманов часто заходил к соседям покурить-поговорить, рассказал как-то между прочим о том, что собирается писать «военно-исторический очерк» про Чапаева.

С журналистской своей работой Леонов расправлялся весело. Те, кто Леонида знал в те дни, отмечали, что улыбка не сходила с лица его, и вообще он имел привычку во всем всегда находить «смешинку».

Леонов, конечно же, под дурашливым видом своим скрывал очень многое; это была удобная маска — компанейство и веселие; даже сохранившаяся манера подписывать статьи то псевдонимом Лаптев, а то и просто Лапоть, тоже о многом говорит.

Лучше всего, по сложившейся уже традиции, журналист Лаптев писал сатирические вещи, в них по-прежнему приметно некоторое злорадство.

В среде красноармейцев, впрочем, имя Лаптева приобрело известность: рассказывают случаи, когда Леонова пропускали, скажем, во всевозможные государственные учреждения, едва он называл свой псевдоним. Он сам описал подобный казус в своей заметке «Мимоходом»: пришел Леонов на одну партийную конференцию, часовой его остановил. «Мандат есть?» — «Мандата нет, а вот удостоверение от редакции есть. Лаптев я… Вот на — читай!» — «Ну, ежели Лаптев — проходи…»

Вскоре Леонов стал ответственным секретарем. Чтоб помочь толковому сотруднику, ему обеспечили бесплатный проезд на трамвае: сохранилось удостоверение от 13 октября 1921 года, согласно которому «секретарь газеты Леонид Максимович Леонов действительно имеет право пользоваться трамвайным билетом № 98229».

Основной заботой Леонова было полиграфическое оформление «Красного воина»; кроме того, занимался он разбором почты, встречался с читателями, о чем рассказывал потом: «Красноармейцы присылали в газету самый разнообразный материал — заметки, статьи, небольшие рассказы, стихи. Особенно много было стихов. Написанные на обрывках обоев, газет, на оберточной бумаге, они пачками поступали в редакцию. Пришлось создать при редакции “Красного воина” нечто вроде консультации по стихам. <���…> Авторы-красноармейцы, получая из частей увольнительные записки, приходили в редакцию со своими рукописями. Некоторых вызывала редакция. Бывало, беседуешь с одним автором, тут же вместе с ним вносишь в его стихи поправки, а два или три стрихо-творца, волнуясь, сидят и ждут своей очереди».

Начались еще и выезды в воинские части Московского гарнизона по редакционным делам: брал интервью у командиров и комиссаров, общался с участниками литературных кружков (а такие стали появляться во всех частях), консультировал военкоров.

В общем, со слесарной работой пришлось закончить: времени уже не хватало.

Тут вернулся дядя, Алексей Андреевич Петров, и Леонид переехал к нему.

В «Красном воине» Леонов отработал восемь с половиной месяцев, и за это время в газете вышло около шестидесяти его публикаций: как минимум, 15 фельетонов, 26 стихотворений, 4 обозрения, 3 зарисовки, статья, рецензия, репортаж, отчет, путевые заметки и 8 ответов военкорам в разделе «Почтовый ящик».

Многие стихи, конечно, те еще. Вот обращение «Мы — Девятому съезду»: «Веди, хозяин, будь спокоен!/ Веди страну, Девятый съезд:/ Пока на страже красный воин,/ Антанта злобная не съест!»

Сам Леонов, надо сказать, на IX съезде Советов, коему посылал стихотворный привет, не был, хотя имел возможность заглянуть туда.

Безусловно, вирши свои он слагал уже не в юношеском неумении и косноязычии, как то было в Архангельске. Тут история иная: Леонов откровенно лепил бодрую халтуру по пролеткультовским лекалам.

«Видно, впрямь остры у нас штыки,/ Если враг вчерашний, враг отпетый,/ Злобно сжав в карманах кулаки,/ Собирается признать Советы!»

И далее: «От границ далекой ДВР/ До страны карельского народа — / Миллионы нас! Какой барьер/ Мы не взяли за четыре года!/ Мы ведем по миру борозду:/ Нет преград для верящих и смелых!»

Если в архангельских своих сочинениях Леонов как умел наследовал декадентам, то здесь он понял, что опыты Филиппа Шкулёва как никогда востребованы. Отсюда такие строки: «Черному делу положен конец — / Ты победил, пролетарский кузнец./ Куй свое счастье/ В грозу и ненастье,/ Молотом бей/ Смелей!»

Впрочем, в иных стихах чувствуется натуральное леоновское русофильство: «Мы нищи — да, но наш порыв велик,/ Когда взрастают новые преграды,/ Тогда не знает он в бою пощады — / Мужицкий наш, простой наш тульский штык./ Итак, иди! Готовь за ратью рать…/ Забудь все то, что было не забыто,/ Но не забудь, что наш мужик Микита/ Еще не разучился побеждать!»

Как предвестье «Вора» читаются строки о нэпманах: «Вижу, вижу их, как сейчас:/ Двое в шубах, и грузные оба…/ Липким студнем глядела утроба/ Из свиных и заплывших глаз…/ Видно, утренний их пирог/ Был вкуснее поволжской глины…»