Заур Зугумов - Бродяга. Побег

Теперь мы могли спрятаться от дождя, максимально обезопасив себя от голодного зверья, ну а змей в тайге не бывает. Обработав рану Артура на ноге, приведя и остальные раны в порядок, мы поужинали тем же провиантом, который был у нас в наличии, залезли в пещеру и уснули мгновенно, ни о чем больше не думая, целиком полагаясь на волю Всевышнего.

Темнота окутала землю, только что взошедшая луна струила свой неверный свет, бросая уродливые тени на пышную листву. Редкие матовые лучи ее проникали до самой земли, но этот свет только сгущал кромешную тьму тайги. В эту ночь проспали как никогда и проснулись лишь утром.

Мокрые листья и влажные лепестки чудесных цветов сияли в лучах солнца. Тайга потихоньку пробуждалась ото сна. Слышалось многоголосье птиц. Река, весело журча, несла свои воды куда-то в неведомую даль. Мы не спеша привели себя в порядок и стали обдумывать наше дальнейшее существование. Все сводилось к простой логике — нужно ждать, мы отдавали себя в руки Провидения. Либо мы пережидаем погоню здесь и нас не найдут, либо на этот раз Фортуна отвернется от нас и мы погибнем. К сожалению, мы оба словно ослепли и не могли разглядеть прямо перед собой спину богини удачи. К обеду начало припекать, я решил искупаться и заодно постирать наши вещи — в них было, наверно, по нескольку килограммов грязи. Но что-то, а точнее, какой-то отдаленный звук заставил меня остановиться и прислушаться. Под сердце впился омерзительный червь беспомощности и страха. Вскоре последние сомнения исчезли: это был лай собак. Как описать то чувство, которое охватило нас в этот момент? Страх вперемешку со злостью, обида и проклятие всего человеческого рода, нечто, что не поддается описанию, это нужно прочувствовать! Молча стояли мы рядом, непроизвольно вытащив и зажав в руке ножи. Прятаться не имело смысла, и, видно, сами обстоятельства нам диктовали: встретить смерть лицом к лицу.

Через некоторое время из лесу выскочили две овчарки; остановившись на несколько секунд и принюхавшись, они бросились в реку и поплыли в нашу сторону. Зажав покрепче ножи, мы вновь приготовились к схватке. Пес, который выскочил из воды первым, бросился на Артура, и я успел увидеть боковым зрением, как он воткнул отточенный костыль прямо в брюхо этой псине. В следующее мгновение я уже отражал нападение черной как вороново крыло овчарки, которая бросилась на меня почти одновременно со своим собратом и испытала ту же участь.

Выставив правую руку с ножом вперед, перед тем как пес схватил меня за эту руку, я перекинул нож в левую и вонзил его в глотку собаке по самую рукоять и даже провернул его там — такую злость и ярость я испытывал. Мы оба упали на землю, прямо передо мной лежала морда умирающей псины, а в зубах у нее был кусок мяса, который она успела вырвать из моей руки. Кровь била из нее фонтаном. В последнее мгновение жизни все приобретает значение. Я постарался поднять голову и прислушаться. Туман медленно застилал мне глаза.

Беспрерывный гул тайги, шорох листьев, жужжание насекомых, голоса птиц и окрики ментов — все смешалось в убаюкивающее, ласковое мурлыканье.

Казалось, будто я лежу в стороне, далеко от мириад жизней, звуки которых долетают до меня только как смутный отголосок. Но в последние секунды сознания я все же успел увидеть, как солдат-поводырь умолял, чуть ли не плача, начальника конвоя:

— Товарищ капитан, прошу вас, разрешите, я и пули тратить не буду, разорву собственными руками, ведь глядите — Индус умирает!

Сквозь мутную пелену, которая уже начала заволакивать мне глаза все плотнее, я увидел у ног этого вояки черную немецкую овчарку с разорванным брюхом и ее кишки, вываленные на траву.

— Отставить! — услышал я ответ капитана. — Приказано взять живыми!

Больше я ничего не помнил, я потерял сознание. По-видимому, то, что назначено судьбой, бывает не столько неожиданным, сколько неотвратимым.

Правосудие, являясь во всей своей силе, тяжело отзывается на наших чувствах, и хотя мы и осознаем его справедливость и преклоняемся перед ним, однако стремимся отвлечься от тяжких впечатлений, которые оно производит. Но мы не должны забывать одного заключения, к которому приводит нас история: не в стремлении к удовольствиям, но и не в победе над гордостью и самолюбием заключается величие души, а в осознании своих ошибок и слабостей.

Чем больше мои воспоминания уносят меня в то далекое, безвозвратное прошлое, тем яснее и объективнее я могу подойти сейчас к пройденному этапу своей жизни.

Признаюсь откровенно, сравнение не в пользу нашего времени, потому что я все чаще прихожу к выводу, наблюдая нынешнее общество, что большая часть людей, живущих сейчас на свободе, мыслит и действует так, как каторжане в лагерях той дальней поры.

Чтобы лучше понять меня, нужно чуть глубже проникнуться проблемами общества и задуматься, а поводов для этого, без сомнения, предостаточно. Но все же выводы делать, я думаю, еще очень рано: кто его знает, на какую сторону ляжет карта времени. Судьба подчас ставит такие заслоны и препятствия на нашем жизненном пути, что предугадать их практически невозможно, ибо это прерогатива Божья.

Вас подстерегает полный финансовый крах или смерть близкого человека, невесть откуда взявшаяся болезнь или тюрьма. Это, конечно, ощутимые удары, и порой человек не всегда может оправиться от них. Но бывает и иначе — это катастрофа или несчастный случай, что в принципе одно и то же. И когда вы приходите в сознание, то, как правило, находитесь в чистой палате, на кровати с белоснежными простынями, а перед вами на стуле сидит мать или любящая жена и глядит на вас добрыми и заплаканными глазами.

Первое, что при таких обстоятельствах приходит на ум любому человеку, — это восхвалить Всевышнего за спасение. Что же касается всего остального, что помогает выжить, то это, опять-таки в первую очередь, забота, внимание родных и близких. Тебя любят, ты нужен кому-то — это радует и вселяет оптимизм, с которым человек идет на поправку.

Почти то же самое происходило и со мной, когда на вторые сутки после описанных мною событий я пришел в сознание. Правда, с некоторой существенной разницей: палату мне заменила камера, белоснежную постель — деревянные нары, а любящую жену — мышь, которая, уж не знаю сколько времени, наблюдала за мной, сидя рядом на нарах в метре от меня. Она как будто понимала, что если я даже захочу, то достать ее не смогу, потому что рука, которая лежала ближе к ней на нарах, была почти полностью спрятана под бинтами.

Очнувшись от приятного дуновения ветерка откуда-то сверху, я минут пять — десять лежал с открытыми глазами, не шевелясь и осмысливая все, что со мной произошло за последнюю неделю, шаря глазами по углам камеры в поисках кабура. Но его нигде не было, и это меня почему-то сразу насторожило. Еще не придя ни к какому выводу относительно своей дальнейшей участи, я все же отметил про себя, что камера мне почему-то нравится, хоть в ней и не было кабура — главной артерии тюрьмы.