Иоахим Видер - Я выжил в Сталинграде. Катастрофа на Волге

Зейдлиц, как и другие офицеры, считал ничем не оправданным и расценивал как предательство по отношению к фронтовикам тот факт, что двое из корпусных командиров под конец не разделили судьбу своих солдат. По приказу свыше их вывезли на самолете из «котла». Один из них – генерал танковых войск Хубе – имел задание реорганизовать снабжение армии по воздуху, которое к тому моменту уже безнадежно провалилось, тогда как другой – генерал инженерной службы Енеке – без видимой причины был эвакуирован после того, как получил легкое ранение. Между прочим, Зейдлиц сообщает о малоизвестном факте: оказывается, даже начальник штаба армии явно пытался в последний момент покинуть тонущий корабль, у штурвала которого он стоял вместе с Паулюсом на протяжении долгих роковых месяцев битвы на Волге. Какую же важную миссию в тылу мог, собственно, иметь Шмидт после того, как из «котла» до него было уже послано несколько специальных курьеров? Генерал Шмидт вместе со многими другими офицерами попал под дождь чинов и наград, излившийся в этот завершающий период катастрофы на агонизировавшую армию. Однако, будучи произведен в генерал-лейтенанты, он все-таки был вынужден закончить свою военную карьеру в плену. Дело в том, что, когда 25 января Шмидт получил приказ вылететь из «котла», с аэродрома «Сталинградский» уже поднялся последний самолет. Зейдлиц воспринял это тогда как справедливое веление судьбы [199] .

Изданный Зейдлицем приказ, предписывавший капитулировать перед советскими войсками, повлек за собой тяжелые для генерала последствия. Командование армии, обходным путем узнавшее об этом приказе, сперва рассматривало вопрос об его аресте, но в конце концов ограничилось его отстранением от командования. Остатки дивизий Зейдлица, которые стали выполнять приказ командира своего корпуса, были подчинены генералу Гейтцу, командиру VIII армейского корпуса, который вместе с некоторыми подразделениями был занесен волной отступления в южную часть «котла» и по старшинству лет мог, правда, и так претендовать на то, чтобы возглавить командование этим участком обороны. Зейдлиц не без оснований считал, что инициатором этих мер был непреклонный поборник бессмысленного сопротивления генерал Шмидт [200] .

По этой причине Зейдлиц не слишком склонен принимать всерьез запоздалые утверждения начальника штаба 6-й армии о том, что он 25 января рекомендовал Паулюсу без предварительного согласования со ставкой Гитлера предоставить потерявшим боеспособность соединениям право капитулировать [201] . Если Шмидт тогда и впрямь уже не был согласен с намерением командующего продолжать сопротивление и считал правильным действовать на свой страх и риск, то 25 января, когда Зейдлиц в последний раз просил Паулюса организованно прекратить дальнейшую безнадежную борьбу, он, очевидно, должен был поддержать командира корпуса как своего единомышленника. Однако ничего этого не произошло. Напротив, имеются достоверные свидетельства, что Шмидт до самого конца упорно настаивал на продолжении сопротивления. Когда начальник штаба XIV танкового корпуса полковник Мюллер просил его повлиять на Паулюса, с тем чтобы добиться согласия на незамедлительную капитуляцию, Шмидт цинично ответил, что у солдат остаются ведь еще ножи и зубы, чтобы продолжать сопротивление [202] . Вальтер Гёрлиц в своем исследовании о Сталинградской битве неоднократно отмечает и сверх всякой меры афиширует проявленную Шмидтом инициативу, которой он, как кажется, склонен приписывать важную роль даже в принятии решения о капитуляции. В то же время он обходит полным молчанием усилия генерала фон Зейдлица в этом вопросе. Но ведь именно благодаря Зейдлицу еще 20 января было созвано совещание генералов, которое позволило сдвинуть все это дело с мертвой точки [203] .

В своих «Принципиальных замечаниях» Паулюс добросовестно упоминает о том, что Зейдлиц дважды обращался к нему по вопросу о капитуляции. Однако о возникшем – как-никак серьезном – расхождении мнений с начальником своего штаба, который впервые не был согласен с ним в этом важном вопросе, он не может что-либо сообщить [204] .

Нет никакого сомнения и в том, что именно генерал Шмидт подложил своему командующему 29 января, то есть буквально накануне трагического конца, когда армия давно уже находилась в состоянии полнейшего разброда, ту лживую телеграмму в адрес фюрера, в которой отказ капитулировать изображался как «геройство». Когда Паулюсу в Нюрнбергском военном трибунале был задан вопрос об этой верноподданнической телеграмме, он заявил: «Я сожалею, что тогда под влиянием всей обстановки пропустил эту вещь и не задержал ее» [205] .

Происшедшее в последние дни января подчинение генерала фон Зейдлица лично и остатка его штаба командованию VIII корпуса заставило генерала стать свидетелем одного гротескного явления. «Твердокаменный» генерал Гейтц, преисполненный непреклонной решимости защищать каждую пядь земли и сражаться до самой последней возможности, счел нужным в обстановке охватившего армию разложения снова взять подчиненные ему части в "ежовые рукавицы". С этой целью он назначил на 29 января инструктаж высшего командного состава своего корпуса, на который были вызваны два оставшихся без войск корпусных командира, три командира дивизии, три полковника и несколько других офицеров. Зейдлиц не мог себе представить, чего еще можно потребовать от предельно измотанных, не имеющих боеприпасов и страдающих от жестокой стужи солдат, которых давили вражеские танки. Он ожидал, что трагизм положения породит деловой приказ, сочетающий в себе признание проявленной самоотверженности с воодушевляющим призывом собрать все силы для последнего боя. Однако произошло совсем иное. Главным содержанием нового приказа был набор угроз и перечень караемых смертью действий: «Кто станет сдаваться русским, будет расстрелян! Кто выкинет белый флаг, будет расстрелян! Кто немедленно не сдаст сброшенную с самолета буханку хлеба или связку колбасы, будет расстрелян!» А дальше следовали другие пункты приказа, кончавшиеся стереотипной угрозой: «Будет расстрелян!» Такого рода инструктаж генералов и старших офицеров, отмечает Зейдлиц, характеризуя этот эпизод, был похож на разговор старого служаки-фельдфебеля с унтер-офицерами. «То была поистине заупокойная сцена на фоне смерти, уносящей с собой обмороженных, изголодавшихся и медленно околевавших людей» [206] .

С проявлением этого фанатизма Зейдлицу было суждено столкнуться двумя днями позже, когда он посреди жалкой толпы пленных генералов, старших офицеров и солдат начал тернистый путь в неизведанное будущее. «Нас заставили поодиночке, в затылок друг другу взбираться по узкой лесенке, которая шла вверх по крутому склону балки. В этот момент во исполнение приказа Гейтца нам в спину ударил огонь наших же пулеметов. Эти пули настигли прибившегося к нам полковника инженерной службы Шиллинга, а также офицера моего штаба ротмистра Бетге. Их трупы скатились вниз прямо под ноги все еще стоявшим там русским» [207] .