Лев Соцков - Код операции - ''Тарантелла''. Из архива Внешней разведки России

У нас и у немцев общий враг — это славянство, которое создает непрерывную угрозу Европе. Германия и Румыния являются щитом Европы между Балтийским и Черным морями. Что только не может наделать в будущем этот азиатский великан, в особенности в союзе с монголами! Спасение цивилизации заключается только в окончательном уничтожении московского колосса и оттеснении его к востоку».

Все эти высокопарные декларации были призваны как-то сгладить перед комсоставом катастрофическое положение на Восточном фронте. На самом деле в головах румынских политиков и ближайшего окружения маршала витали уже совершенно иные мысли.

В Центре имелось агентурное донесение о том, что родственник маршала, и он же вице-премьер, М. Антоне-ску в сугубо доверительной беседе с одним из своих приближенных поделился, что маршал был удручен речью Гитлера в связи с возложением на себя командования армией, от которой осталось впечатление, что положение на фронтах далеко не блестящее. Эти его умонастроения сумел несколько рассеять германский военный атташе, после чего маршал послал фюреру письмо с заверениями о полной поддержке Румынией Германии и в дальнейшем. Вместе с тем глава правительства известил Берлин, что обстановка на границах Румынии такова, что не позволяет ему выставить для борьбы с большевиками более десяти дивизий.

Этот пусть пока и весьма неопределенный сигнал наряду с другой информацией говорил за то, что следует ожидать с румынской стороны оживления попыток найти какой-то выход из тупика. Собственно, и в отношении самой Германии поступает информация о вполне конкретных шагах германских влиятельных кругов, в первую очередь военной оппозиции фюреру, по поиску выхода из войны. Судя по тому, что говорят заговорщики представителям американской и английской разведок, имелось в виду путем устранения Гитлера открыть путь для заключения Германией сепаратного мира с Западом. С Румынией ситуация иная, но и здесь мысль отмежеваться пока не поздно от рейха уже прочно овладела умами известных румынских политиков.

В операциях вермахта на советско-германском фронте Румыния участвовала на уровне оперативных объединений: румынские 3-я и 4-я армии вместе с 8-й итальянской обеспечивали фланги германских войск на сталинградском направлении.

В результате окружения и уничтожения на Волге 6-й армии вермахта под командованием генерал-фельдмаршала Паулюса и в ходе дальнейшего стремительного контрнаступления советских войск обе эти румынские армии были потрепаны до такой степени, что впору было называть их корпусами. Поэтому в переписке с Гитлером Антонеску и умолял фюрера не требовать от Румынии более того, чем она располагает.

Но еще более неприятным для маршала было то, что о необратимом изменении характера войны стали, кажется, догадываться даже те, кто безоглядно верил в достижение Румынией своих «исторических» целей с помощью Германии. Поэтому он и вынужден был разъяснять своим военным стратегию своих действий: ведь было много таких, кто считал нужным остановиться на Днестре.

До Бухареста стала доходить, и этого не могло не произойти, информация о том, что в Италии, а самое печальное с точки зрения Антонеску — в армейских верхах, начались поиски выхода из игры. Вот и он перед выбором: либо карать направо и налево, либо предоставить определенным людям — которые, несмотря на несогласие с ним, все же в конце концов румыны и не хотят русской оккупации, — некую нишу для маневров. Или, по крайней мере, закрыть глаза на некоторые вольности с их стороны в части конфиденциальных контактов с англо-американцами. Официальная линия, особенно в переписке с фюрером, должна оставаться прежней, а к «возне» за его спиной лидеров прежних партий, особенно Маниу и Братиану, а также опального при короле-отце князя Стирбея, следует присмотреться.

Невеселые размышления Антонеску прервал дежурный генерал, доложивший, что из министерства иностранных дел прибыл нарочный с телеграммой из румынской дипломатической миссии в Берне, предназначенной для доклада лично премьер-министру. Был поздний вечер 18 марта 1943 года.

В депеше за № 57/1896 посланник Лаховари сообщал, что имел длительную беседу с некоторыми лицами католической церкви, которые выдвинули идею совместной инициативы Румынии и других малых стран по работе над неким документом о взаимоотношениях, который затем был бы представлен в Ватикан.

Если он получит одобрение Святого престола, то будет передан администрации Соединенных Штатов вместе с соответствующим обращением Папы Римского. Принятие этого проекта позволит использовать его для сближения враждующих лагерей: в удобный момент Ватикан поможет этому. Представитель церкви обещал написать министру Маллиони, чтобы он к возможному предложению со стороны румынского правительства отнесся снисходительно. Лично он настроен в нашу пользу и полагает, что даже если подобное предложение и не изменит сразу же англо-американскую политику, то, по крайней мере, послужит нейтральным государствам основой для их дальнейших попыток сближения без или при участии Ватикана.

Телеграмма взбесила Антонеску, поскольку он допускал, и не без оснований, что немцы могут контролировать шифрованную переписку между Бухарестом и посольствами. В таком случае он попадал в совершенно двусмысленное положение. Выхода, казалось, было два: информировать по каналу их личной переписки с фюрером о происках их общего противника, что крайне нежелательно. События развиваются неблагоприятным образом и иметь какой-то запасной вариант совсем неплохо. Либо жестко отреагировать на телеграмму, пусть его реакция уйдет в миссию по тому же радиоканалу и, будучи перехвачена немцами, покажет им его лояльность.

И маршал наложил пространную резолюцию, которая по своей длинноте никак не соответствовала принятым представлениям об этом виде управленческих приемов:

«Отдает ли себе отчет г-н Лаховари, что он говорит не только от своего имени, а и от имени всего румынского государства и, более того, от имени Германии, Италии и всех малых и больших стран, присоединившихся к оси.

Неужели он не понимает, что взаимоотношения этого блока с США являются таковыми со всем лагерем противника и эта связь в разгар военных действий будет означать выход из войны. Принятие подобного решения через голову Германии может быть расценено как нелояльный акт, а я могу быть сочтен играющим роль двойника.

Понимает ли этот господин, какую сенсацию произвела бы необдуманная инициатива, сколько работы она дала бы для всех телеграфов и штабов от северного до южного полюсов, какой восторг царил бы среди наших врагов. Пусть он и все остальные знают, что ни под каким видом они не имеют права мешать моим стремлениям».