Олег Дорман - Нота. Жизнь Рудольфа Баршая, рассказанная им в фильме Олега Дормана

Когда я был председателем международного конкурса дирижеров имени Тосканини, меня попросили написать все оркестры, с которыми я работал, — я, признаюсь, сбился со счету.

Минус был такой. Помимо разлуки с дорогими людьми, невозможности быть рядом, когда я мог бы пригодиться, помочь, самый тяжелый минус тот, что мне пришлось для отъезда бросить выпестованный мною камерный оркестр, превосходный ансамбль прекрасных музыкантов. Равного ему я не встретил за всю долгую историю и обширную географию моих выступлений.

Однажды, спустя много лет после отъезда, я слышал Московский камерный в Париже. Это было очень, очень для меня странно. Это был уже не мой оркестр, не мой звук. А встреча с ребятами, с музыкантами была, конечно, волнующая. Несколько человек пришли ко мне на радио, на репетицию — я с Национальным оркестром Франции готовил Девятую симфонию Бетховена, которую мы потом исполняли в Сен-Дени. Ребята сидели, слушали. Мне было трудно.

В следующий раз мы встретились с ними в девяносто третьем году в Москве, когда меня пригласили на гастроли. Я не играл с ними, просто встретились. Было еще немало людей из первого состава. Хотя уже и немного. В те дни я как будто перемещался между концертами и кладбищами. Москва показалась мне обезлюдевшей и серой. Потом-то появилось много рекламы, огней, тогда не было. И все равно, признаюсь вам, когда я сошел с трапа в Шереметьеве, у меня было желание поцеловать землю. Но я не Папа Римский — воздержался.

На тех гастролях я играл Девятую Малера с БСО и Missa Solemnis Бетховена с Российским национальным оркестром, Лена исполняла партию органа. Первый концерт в Большом зале вышел прекрасным, и у меня было чувство, что я встретился с той же самой публикой, которую оставил в семьдесят седьмом году. Но при этом я думал о людях, которых уже не могло быть в зале, хотя для меня они все-таки были. Последнего моего дорогого соратника, Рихтера, не было тогда в Москве, но очень вскоре мы встретились в Японии, чтобы сыграть вместе. Как оказалось, в последний раз. Это были три концерта Моцарта. У Заболоцкого есть стихи, знаете: «И теперь он, известный поэт, хоть не всеми любимый, и понятый также не всеми…» Заканчиваются они так:

Эти строки приходили мне на память, когда Рихтер играл 17-й концерт Моцарта в Токио. Он играл с удивительной простотой и говорил именно о том, о чем могут рассказать только старые люди и дети. Это был его последний концерт. Он записан, издан на диске, который так и называется: «Рихтер. Последний концерт».

Как-то раз была у меня довольно тяжелая операция. Давно уже. Что-то надо было вырезать, что-то дошить, что-то залатать, а что-то удалить. Период после операции был трудный. Я лежал в больнице. И вдруг звонок по телефону: «Рудик!» — «Да?» — «Это я». — «Кто это?» — «Это Аня». — «Кто?» — «Ануля». Так ее Сергей Александрович звал, Ануля. Мартинсон. Я так был растроган, не могу передать. Мы в свое время расстались по-человечески, ну что же, случилось… Мне было очень дорого почувствовать, что вот мы с ней все-таки друзья и никуда от этого не денешься. Она мне говорит: «Рудик, у тебя чудесный сын!»

Володя стал очень успешным бизнесменом. Думаю, это в деда, моего отца, только тому негде было развернуться. Вовка теперь Уолтер — он президент международной корпорации, которая выращивает сапфиры и изумруды. Живет в Лос-Анджелесе, а до этого много лет жил в Таиланде, и его жена таиландка. Своего старшего сына он назвал Бенджамином, как звали на самом деле моего отца, а младшего — Мартином. Мартин — Мартинсон. Какие это ребята! Ой какие потрясающие! Старший — спортсмен, а младший — интеллектуал. Старший поступил в очень престижный университет, где год обучения стоит шестьдесят тысяч. Володя сказал: «Я заплачу. Если я не так был счастлив в жизни, то мои сыновья должны быть счастливы». Молодец он. И вот однажды Бенджамин получает письмо от ректора. «Диэ сер, — пишет тот, — дорогой сэр! Сообщаю, что успехи ваши в прошедшем учебном году были настолько велики, что ученый совет университета принял решение освободить вас от платы. Отныне вы будете учиться в университете бесплатно». И в конце — постскриптум: «Только большая к вам просьба, диэ сер, не бросайте нашу футбольную команду». Потому что именно его успехи в футболе были исключительными. Не говоря о том, что Бенджамин еще и чемпион Калифорнии по плаванию среди молодежи.

Разница у мальчишек года два. Когда они гостили в нашем летнем доме в Альпах, в деревне Сильс-Мария, мы отправились на прогулку. Доехали на извозчике до самой вершины горы Фурчелла, посмотрели на ледник и решили пойти обратно пешком. По пути переходили горную речку, которая берет начало в этом леднике. Боюсь ошибиться, но это чуть ли не начало Рейна. Мартин, которому было шесть, максимум семь лет, остановился, задумчиво посмотрел на поток и сказал: «Там, наверху, идет дождь». — «А почему, Мартин, ты так думаешь?» — я спросил. «А потому, что вода грязная, мутная вода. Значит, ледник активно тает, и весь мусор, который там скопился, щепки разные и все прочее, бежит по реке. Так что, думаю, в горах дождь». Вот голова! Он образованный поразительно. Однажды звонит мне из Штатов: «Дедуленька, — говорит, — ты читал книги Стивена Хокинга?» Это гениальный физик, парализованный, героический человек и величайший ум. Я говорю: «Нет, не читал». — «Обязательно читай, это твоя литература». Я был тронут до глубины души и, конечно, немедленно стал читать и безумно увлекся. Это потрясающе! Сложно, очень сложно, очень, но потрясающе интересно. Самая первая его книга, которую я прочел, была «Краткая история времени. От Большого взрыва до черных дыр». И я подумал: неужели мой Мартин, мой внучонок, такие умные вещи понимает? Неужели уже понимает?

Лева с детьми тоже в Америке. [18] Лев Баршай скончался весной 2013 года. Он пошел по технической части, стал инженером. Они с Володей дружат, не теряют друг друга из виду, чему я очень рад. А Левин сын стал американским летчиком, представляете? Саша-Такеши первый раз приехал сюда, в Рамлинсбург, когда ему было лет четырнадцать. Мы с Леной встречали его на аэродроме, и она сразу узнала его. Он шел в школьной форме, в фуражечке. А теперь Вовка шутит — если надо, чтобы кто-то незнакомый встретил Сашу в аэропорту, он говорит: «Вы его легко узнаете: высокий японец». Он стал доктором. Хирургом. Причем… Я один раз сплоховал. Он поступал в Киотский университет, и Теруко позвонила мне и попросила крупную сумму, которую надо было внести, плату за год. Это была правда крупная сумма, а нас в тот момент как раз обокрали. Знаете кто? Банкир. Бывает тут такое. Сбежал в Америку, и все. И я нигде не мог найти таких денег. Очень переживал, но Теруко отнеслась с пониманием. Потом я посылал, конечно, само собой. А Саша нашел себе временную работу: на подготовительных курсах преподавал высшую математику тем, кто поступает в университет. Сам имея только школьное образование. Такой одаренный парень.