Сергей Нечаев - Пикассо и его несносная русская жена

А Ольге пока Пикассо - ненасытный мачо, черные глаза которого были «заряжены электричеством» - просто нравился. Несмотря на то что Ольга не очень интересовалась живописью, слава Пикассо не могла не производить на нее впечатления. И все же, и все же . С одной стороны, ее немного пугал горячий темперамент и необузданность испанца. С другой стороны, еще больше пугал «завтрашний день». Революция и гражданская война в России. Возможность или, вернее всего, невозможность вернуться на Родину. Ольга прекрасно понимала, что большую карьеру в балете ей уже не сделать и надо думать об устройстве семейного очага. Но станет ли Пикассо с его богемным прошлым хорошим мужем?

В Риме артисты балета жили в отеле «Минерва», а Дягилев, Пикассо и Мясин остановились в отеле «Россия». Тем не менее Пикассо встречался с Ольгой каждый день.

И постепенно балерина начала отвечать на его бурные чувства. В самом деле, любовь богатого и известного художника зажигала Ольгу, льстила ей. Да и понимала она прекрасно, что девушке рано или поздно придется выходить замуж. Предположим, Ольга и предпочла бы русского - состоятельного, благородного происхождения. Да где же такого найдешь, когда на дворе 1917 год со всеми его «кто был ничем, тот станет всем» и прочими вытекающими последствиями? Ольга с ужасом заглянула в свое будущее и собралась сообщить матери, сопровождавшей ее в течение некоторого времени в турне дягилевской труппы, что к ней сватается Пабло Пикассо. Однако, немедленно почувствовав всю нелепость словосочетания «сватается Пабло Пикассо», она заменила его другим:

- Месье Пикассо сделал мне предложение.

Все, что знала о будущем зяте Ольгина мама, внушало ей только дрожь в коленках. С другой стороны, времена меняются. А этот мужчина, вроде бы, богат и влюблен в Ольгу.

- Может ли художник быть человеком серьезным? - проконсультировалась добрая женщина с Дягилевым, который был для нее и Богом, и чем-то вроде дельфийского оракула.

- Не менее серьезным, чем балерина, - отшутился тот.

И дело было решено.

После Рима Дягилев повез свой балет в Париж, и18 мая1917 года в парижском театре«Шатле» состоялась премьера«Парада».

Это был одноактный балет, созданный на стихи Жана Кокто с музыкой Эрика Сати. Хореографом и главным исполнителем выступил Леонид Мясин, а декоратором- Пикассо.

Считается, что идея написать балет пришла к Кокто, когда он услышал произведение Сати«Три пьесы в форме груши». В результате Сати согласился написать музыку для балета, хотя до этого он ничего подобного не делал. Согласно Кокто, главной темой был парад артистов цирка, которые пытаются привлечь зрителей посмотреть их представление.

На премьере в театре«Шатле» оркестром дирижировал Эрнест Ансерме. Среди танцоров были: Леонид Мясин в роли китайского фокусника, Лидия Лопокова и Николай Зайцев в роли акробатов, Леон Вуйциковский в роли управляющего во фраке и т. д.

Едва ли момент для премьеры был выбран подходящий. Всего в трехстах километрах от столицы Франции продолжались тяжелые бои изрядно потрепанной французской армии с наступающими немцами. Вражеские дивизии стояли в Шампани, в Артуа, в Пикардии. Но на спектакль, как ни странно, пришло много людей- имя Дягилева на афишах всегда действовало на публику, как магнит.

Илья Эренбург, оказавшийся на этой премьере, в своей книге«Люди, годы, жизнь» описал ее так:

«Это был очень своеобразный балет: балаган на ярмарке с акробатами, жонглерами, фокусниками и дрессированной лошадью. Балет показывал тупую автоматизацию движений, это было первой сатирой на то, что потом получило название «американизм». Музыка была современной, декорации - полукубистическими. Публика пришла изысканная, как говорят французы, - «весь Париж», то есть богатые люди, желающие быть причисленными к ценителям искусства. Музыка, танцы, а особенно декорации и костюмы возмутили зрителей. Я был до войны на одном балете Дягилева, вызвавшем скандал, - это была «Весна священная» Стравинского. Но ничего подобного тому, что случилось на «Параде», я еще не видел. Люди, сидевшие в партере, бросились к сцене, в ярости кричали: «Занавес!» [...]

На следующий день «Матэн» предлагала русским заняться не плохой хореографией, а хорошим наступлением где-нибудь в Галиции».

Считается, что негодование парижан вызвало не либретто Жана Кокто, кстати сказать, не отличавшееся особой оригинальностью. Музыка, танцы и особенно декорации - вот что возмутило зрителей.

Это был первый опыт сотрудничества Сати и Пикассо, а также их первый опыт работы не только с балетом Дягилева, нойс балетом вообще. Безусловно, Дягилев был ищущим человеком, новатором от балета, всегда стремившимся удивить публику. Но не до такой же степени. Некоторые костюмы, созданные Пикассо, были изготовлены из картона, что позволяло танцорам делать только минимальные движения. А музыкальное сопровождение содержало звуки ряда непонятных предметов: пишущей машинки, горна и даже набора молочных бутылок, добавленных по требованию Жана Кокто.

Жан-Поль Креспель объясняет:

«Публике пришлась не по вкусу музыка Сати. Он ввел в свою партитуру стук печатной машинки, и слабонервная публика сочла себя чуть ли не оскорбленной, решив, что композитор имитировал пулеметные очереди. Зрители увидели в этом неуместный намек на недавние события, ведь сражение под Верденом едва закончилось. Зал взорвался криками и свистом, несмотря на клаку, подготовленную Дягилевым, созвавшим на спектакль всех имевшихся в монпарнасских кафе художников и отпускников. Часть мест даже распределили среди группы солдат русского экспедиционного корпуса, прибывшего в Париж после февральских событий в Петрограде. Их присутствие не способствовало успокоению публики, более того, в этом усмотрели провокацию».

А вот Гийом Аполлинер так отозвался об этом балете:

«Это сценическая поэма, которую новатор-музыкант Эрик Сати переложил в изумительно экспрессивную музыку, такую отчетливую и простую, что в ней нельзя не узнать чудесно прозрачного духа самой Франции. Художник- кубист Пикассо и самый смелый из хореографов, Леонид Мясин выявили его, в первый раз осуществив этот союз живописи и танца, пластики и мимики».

К сожалению, не всем эти новаторство и смелость пришлись по душе. Зрители, привыкшие к совершенно другому, принялись громко выражать свое возмущение, но в это время на сцену вышла лошадь с какой-то совершенно кубистической мордой и начала исполнять цирковые номера: она становилась на колени, танцевала, раскланивалась. Зрители, видимо, решили, что танцоры так издеваются над их протестами и совсем потеряли голову. Теперь публика в негодовании кричала: