Андрей Кручинин - Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память

Но внешность Александра Васильевича и вправду приковывала внимание, наверное, всех, кто видел его хотя бы мельком. А.В.Тимирева в своих письмах нередко подшучивала над ней, утверждая, что «исключительной привилегией» адмирала было «походить на химеру с крыши Notre Dame [3] Имеются в виду фантастические фигуры, являющиеся элементами декора собора Парижской Богоматери. ». Она и «Савонаролу» оценила, пожалуй, довольно поверхностно, и жаль, что мы можем догадываться о мнении самого Колчака на этот счет лишь по ее ответу: «… Мне кажется, Александр Васильевич, что Вы слишком “посмотри в корень” Вашего прозвища, оно носит характер типично-мичманского происхождения и основанием к нему, вероятно, послужила скорее некоторая общая у Вас и Савонаролы решительность профиля, чем что-либо другое». Пожалуй, юмористически относилась она и к чему-то «птичьему» во внешности адмирала, хотя здесь проскальзывают и более серьезные нотки, как, например, при сравнении одной из его фотографий 1916 года с фарфоровой статуэткой «сокола или кречета» – «птица еще больше напоминает Вас – совсем Ваши глаза и взгляд, главное». Впрочем, сходство находила Тимирева и с карикатурно-фантастическими «Птицами-сплетницами» – скульптурой И.Н.Жукова, об открытке с которой она писала Колчаку: «… одна из них сидит и улыбается совсем как Вы на другой день после какого-нибудь сверхъестественного номера – довольно и чуть-чуть сконфуженно». Другие, кажется, склонны скорее романтизировать подобные «птичьи» черты, даже люди военные и вроде бы мало расположенные к романтике, как адмирал В.К.Пилкин: «В наружности его было что-то орлиное. Когда вдова Александра Васильевича, Софья Федоровна Колчак, услышала от меня, что в наружности ее мужа было что-то орлиное, она пришла в страшное негодование: “Как что-то орлиное? Как что-то орлиное? Взгляд, взгляд был орлиный!” И она, конечно, была права – взгляд был орлиный».

Но одного орлиного взгляда, разумеется, мало для того, чтобы завоевать авторитет, а любые блестящие задатки бесславно погибают, если обладатель их не заботится о своем развитии и совершенствовании. К счастью, это все – не о Колчаке. Кажется, молодой офицер не больно-то любил «формальную» учебу в классах и академиях или, быть может, считал прохождение курса в них слишком медленным; но учиться – совершенствоваться в непрерывном труде он не прекращал никогда.

Выйдя из Морского корпуса в 7-й флотский экипаж, Александр Васильевич с весны 1895 года плавает на броненосном крейсере «Рюрик», а с 1896-го – на клипере «Крейсер», на Балтике и Тихом океане. Побывав во время этих плаваний в Китае и Японии, он впервые чувствует интерес к чужой культуре экзотических восточных стран, хотя утверждения, будто Колчак в эти месяцы «увлекся восточной философией», кажутся все-таки преувеличенными: для такого увлечения необходимо отличное владение языком, а он не знал ни японского, ни китайского (последний, правда, пытался изучать, но насколько далеко зашло это изучение – неясно). «В свободное время» мичман, а с 1898 года – лейтенант делает первые шаги в науке, занимаясь исследованиями течений, и в 1899 году, после возвращения в Петербург, публикует в «Записках по гидрографии, издаваемых Главным Гидрографическим Управлением» свою первую статью – «Наблюдения над поверхностными температурами и удельными весами морской воды, произведенные на крейсерах “Рюрик” и “Крейсер” с мая 1897 г. по март 1898 г.». С 1899 года Колчак числится штурманским офицером 2-го разряда.

Применительно к этому периоду его жизни мы вновь слышим восторженные панегирики: «Это был необычайно способный, знающий и талантливый офицер, обладал редкой памятью, владел прекрасно тремя европейскими языками, знал хорошо лоции всех морей, знал историю всех почти европейских флотов и морских сражений»; неизвестно, был ли он уже тогда для сослуживцев «Савонаролой», но друзья в шутку именовали его «мичманом Нельсоном» в честь знаменитого английского флотоводца.

Впрочем, иногда кажется, что молодой Колчак был ближе к типу моряка, характерному даже не для конца XVIII – начала XIX века, когда прогремела слава адмирала Нельсона, а для эпох намного более ранних. Александра Васильевича в этот период его жизни принято считать по преимуществу ученым, исследователем, но и на капитана Кука, получившего известность исключительно за свои научные экспедиции (хотя и служившего в британском военно-морском флоте), он мало похож. В лейтенанте Колчаке при желании можно увидеть морехода тех времен, когда различные «амплуа» внутри этой профессии еще не отделялись одно от другого, как у какого-нибудь Дрейка или Кавендиша – одновременно офицера на службе своей короны, путешественника-первооткрывателя новых земель и даже… авантюриста.

Последнее звучит резко, но, кажется, все-таки применимо к «мичману Нельсону». Ему хотелось сразу всего – открыть Южный полюс и отправиться в Арктику на ледоколе «Ермак» (правда, к моменту, когда Колчак вернулся на Балтику, команда ледокола была уже укомплектована, и «Ермак» в 1899 году ушел к Шпицбергену без него), изучать морские течения и перейти в коммерческий флот (служебная рутина, очевидно, тяготила порывистого офицера), «попасть на Восток на одно из судов, плавающих на охрану котиковых промыслов на Севере» или отправиться в охваченный «золотою лихорадкой» Клондайк – «не для золота, конечно, а просто чтобы найти обстановку»… и еще ему очень хочется воевать.

Поэтому он с таким энтузиазмом воспринимает начало в том же 1899 году Англо-Бурской войны – с энтузиазмом, разделявшимся тогда самыми разными кругами российской общественности. Одни видели в сочувствии «борьбе свободолюбивых буров» повод для легального проявления своих революционных настроений; другие, объясняя всю мировую политику краткою формулой «англичанка гадит», радовались сопротивлению, встреченному британской колониальной политикой на Юге Африки. Не исключено, что слабые бурские республики вызывали искреннее сочувствие и у Колчака, а любой ущерб, наносимый Великобритании, соответствовал его взглядам на внешнеполитические интересы России. Но все же собственное свидетельство Александра Васильевича говорит как будто об иных мотивах, заставлявших его стремиться в Южную Африку на помощь бурам.

«Я думаю, что каждый мужчина, слыша и читая о таком деле, должен был испытывать хотя бы смутное и слабое желание в нем участвовать. Став снова на точку зрения искателя ощущений, я испытывал неодолимое желание идти туда, где работают современные орудия с лиддитовыми и пироксилиновыми снарядами, где происходит на деле все то, что у нас на броненосце („Петропавловске“, на котором Колчак служил с осени 1899 года. – А.К.) делается лишь “примерно”», – откровенно писал он. Профессионализм офицера, желающего приобрести опыт боевого использования новейших военных изобретений, неотделим здесь от молодого задора и авантюристического поиска «ощущений», который заставлял даже влюбленного в море лейтенанта устремиться на сугубо сухопутный южноафриканский театр войны.