Андрей Кручинин - Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память

О нападении японцев на русские корабли лейтенант узнает в Якутске; 26 февраля он прибывает в Иркутск, а уже 28-го, в день объявления Японией войны, отправляет оттуда в Академию телеграмму, выдержанную в том категорическом тоне, который, должно быть, многим в Петербурге не нравился: «Еду на войну из Иркутска документы и отчеты высылаю из Иркутска если есть распоряжения телеграфируйте срочно…» – и другую, с официальною просьбой к Великому Князю о разрешении «ехать из Иркутска на эскадру Тихого океана». Александр Васильевич говорил позже, что на его решение повлияли и известия о предстоящем вступлении в командование на Дальнем Востоке адмирала Макарова: «Получив сведения, что командующим флота на Тихом океане назначен Макаров, я по телеграфу просил Академию наук отчислить меня от Академии и одновременно просил морское ведомство о назначении меня в Порт-Артур в распоряжение Макарова», – хотя здесь, безусловно, имело место и уже известное нам стремление Колчака к непосредственной боевой работе, которая ожидалась прежде всего в русском дальневосточном форпосте – Порт-Артуре. Не проведя в Иркутске и двух недель, буквально на ходу обвенчавшись, наконец, с приехавшей к нему из Петербурга Софией Омировой, Колчак отправился на Дальний Восток. Софии Федоровне, ждавшей жениха из полярных странствий, теперь предстояло ждать супруга с войны…

Лейтенант Колчак прибыл в Порт-Артур 18 марта, через три недели после вступления Макарова в командование. Как рассказывает адмирал Смирнов (в 1904 году – младший флаг-офицер штаба командующего флотом в Тихом океане), Александр Васильевич рвался «на активную должность – на миноносец, но адмирал Макаров сказал, что после столь трудной экспедиции Колчаку необходимо несколько отдохнуть и пожить в человеческой обстановке на большом судне, и назначил его на крейсер “Аскольд”». Мнения об этом назначении расходятся. Согласно одной точке зрения, должность вахтенного начальника на «Аскольде», где сам Макаров «отдыхал и ночевал после каждого многотрудного дня, проведенного на броненосце “Петропавловск”», была следствием явного благоволения адмирала: «Этим назначением командующий хотел предоставить лейтенанту возможность отдыха после полярной экспедиции и приблизить его к себе, чтобы познакомиться получше». Другая версия, напротив, представляет дело в виде скрытого конфликта: «Колчак не просил чего-то чрезмерного: командование миноносцем – лейтенантская должность. И Макаров действительно предполагал заменить часть командиров миноносцев», – а подлинная причина отказа («Макаров, как с долей обиды рассказывал потом Колчак, “упорно” не хотел назначать его на миноносец») якобы лежала в области, ничего общего с текущей войною не имевшей: «Макаров смотрел на Колчака как на прыткого молодого человека, который перебежал ему дорогу, когда готовилась экспедиция на поиски Толля. Поэтому и возникло желание попридержать слишком резвого лейтенанта, поставить его на место», – с выводом: «Макаров не всегда точно оценивал людей».

Такую интерпретацию можно считать или не считать правдоподобной – неоспоримых подтверждений она, конечно, не имеет и, как все версии, основанные на психологической реконструкции, весьма уязвима, – но для того, чтобы несколько «попридержать» Колчака, могли найтись и более объективные причины. Здоровье лейтенанта, несмотря на его высокий боевой дух, действительно внушало опасения (вспомним хотя бы постоянные «купания» в ледяной воде!), и перенесенное Колчаком вскоре тяжелое воспаление легких, а затем появившиеся признаки суставного ревматизма вполне оправдывают беспокойство адмирала, если считать его искренним, а не «дипломатическим». Нельзя забывать и о том, что в течение нескольких лет лейтенант фактически не нес настоящей строевой службы и не совершенствовался в своих профессиональных навыках. Опыта самостоятельного командования в боевой обстановке у него не было, минным офицером он никогда не служил, гидрографические заслуги к ведению военных действий никакого отношения не имели, а личного мужества, столь ярко проявленного Колчаком во время спасательной экспедиции, нередко бывает недостаточно для командования кораблем – дела, сопряженного с высочайшей ответственностью и риском не только для своей жизни, но и для десятков жизней подчиненных офицеров и матросов.

Уже поэтому Макаров мог не спешить с назначением, да и репутация лейтенанта во время службы последнего на «Аскольде», если командующий ею интересовался, вряд ли побуждала к быстрому его повышению. Именно об этом периоде Пилкин (сам порт-артурец) вспоминает, что Колчак «жестоко дрался» и даже «в баллотировочной комиссии ст[арший] офицер “Аскольда” Теше возражал против производства Колчака и положил ему черный шар, ставя ему в вину жестокое обращение с командой» (правда, воспоминания сослуживца Александра Васильевича по «Аскольду» позволяют предположить и другие причины конфликта: «Чрезвычайно требовательный в своих отношениях по службе, крайне нервный и подчас резкий, он не поладил со старшим офицером и просил убрать его с корабля»). Как бы то ни было, «упорное» нежелание Макарова продвигать Колчака продолжалось недолго: уже 31 марта «Петропавловск», на котором вышел в море адмирал, подорвался на японской мине и погиб вместе с большинством членов экипажа, в том числе и командующим флотом.

17 апреля Колчак был переведен на минный заградитель «Амур», хотя скорее всего это назначение изначально предполагалось временным, поскольку уже 21-го лейтенант получил должность, к которой так стремился, – командиром миноносца «Сердитый». А к маю относится проект, по воспоминаниям адмирала С.Н.Тимирева, также увлекший Колчака.

«Мы оба были в Порт-Артуре, – рассказывает Тимирев, – где в конце мая 1904 года должны были участвовать в одной и той же экспедиции на транспорте “Ангара”… Разработка плана этой экспедиции (прорыв блокады и действия на путях движения японских транспортов в Желтом море и Тихом океане) в значительной степени принадлежала А.В.Колчаку… К сожалению, экспедиция наша не состоялась, так как в последнюю минуту адмирал Витгефт (командовавший флотом после Макарова), вначале относившийся сочувственно к нашему плану, отменил его, испугавшись рискованности предприятия».

Идея рейдерских операций на коммуникациях противника вполне отвечала беспокойному и даже авантюрному характеру Колчака, который вообще тяготился обороной или маневренною войной. Его душа требовала наступления, схватки с врагом лицом к лицу, и однажды на восторженное замечание сослуживца – «мальчишескую беспричинную радость» от хорошего хода корабля – он «угрюмо» ответил: «Чего же хорошего? Вот если бы мы шли так вперед, на неприятеля, было бы хорошо!»