Варлен Стронгин - Михаил Булгаков. Морфий. Женщины. Любовь

Сталин. Письмо на волю передать надо.

Уголовный. Сегодня такой хохот у нас в камере стоял. Хватились, а папиросы кончились. До того смешно – курить хочется, а нечего!

Сталин. Лови! (Бросает уголовнику пачку сигарет.)

Уголовный. Данке зер. Письмо в пачке?

Сталин. Ну, конечно.

Уголовный. Мария. Штемпель! Пошлем ваше письмо. Есть еще вопрос?

Сталин. В женском отделении находится одна… По имени Наташа. Из Батума недавно переведена. Волосы такие пышные. Требуется узнать, как она себя чувствует.

Уголовный. Видел ее. Плакать стала.

Сталин. Плакать? Жаль… Сейчас женщин выведут на прогулку, так ты бы научил ее, чтобы прошлась здесь, а то все как назло вдалеке ходит. А ты чем-нибудь займи надзирателя.

Наташа (подойдя к Сталину). Сосо… Ты здесь. А я думала, что ты уже в Сибири. Ты, Сосо…

Сталин. Второй год уже здесь сижу. А ты, говорят люди, плачешь…

Наташа. В одиночке сижу. Плачу…

Сталин. Перестань. Что хочешь делай, только не плачь. Сама хочешь отдать им свою жизнь?

Надзиратель (Сталину). Долой с окна!

Другой надзиратель хватает Наташу за руку.

Сталин. Оставь руку, собака! (Бросает в надзирателя свою кружку.)

Надзиратель. Слезай с окна! Стрелять буду!

Сталин. Стреляй!

Надзиратель стреляет в воздух. Тюрьма наполняется криками.

Губернатор (выходит из канцелярии во двор). Что такое здесь?

Адъютант. Действительно расшумелись. Губернатор. Телеграфируй в Ховринский полк. Вызывай сотню!

Во двор двое конвоиров выводят Сталина.

Губернатор. Это кто такой?

Начальник тюрьмы. Иосиф Джугашвили. Из-за него все разгорелось.

Губернатор. Перевести его в другую тюрьму.

Сталин. Прощайте, товарищи!

Трейниц. Опять демонстрируете?

Сталин. Это – не демонстрация. Мы попрощались. А с вами еще увидимся.

Начальник тюрьмы. У, демон проклятый!

Надзиратель ударяет Сталина ножнами. Сталин вздрагивает, но идет дальше.

Сталин. Мы еще со всеми вами встретимся!

Действие четвертое

Кабинет Николая II в Петергофе. В кабинет заходит министр юстиции.

Николай II. Что у вас в портфеле?

Министр. Дело о государственном преступлении, совершенном крестьянином Горийского уезда Тифлисской губернии Иосифом Виссарионовичем Джугашвили.

Николай II. Крестьянин? Как посмел?!

Министр. Он проходил курс в духовной семинарии в Тифлисе.

Николай II. Срам! Другого слова не найду. Срам!

Министр. Обвиняется в подстрекательстве батумских рабочих к стачкам и участию в демонстрации. Подлежит высылке в Восточную Сибирь на три года, под гласный надзор полиции.

Николай II. Утверждаю.

В конце действия на квартире, где собираются рабочие-подпольщики, появляется небритый, заросший щетиной молодой мужчина в пропылившейся одежде, сбитых сапогах. Говорит о том, что он проделал немалый путь. Он настолько промерз, что не может много говорить. Мужчина бросается к печке, где горит огонь, и буквально прилипает к ней телом. Дрожащей рукой хватает с печи сухарь и жадно грызет его. Он измотан до предела, но бросает радостный взгляд на присутствующих.

Порфирий и Наташа. Он вернулся!

24 июля 1939 года

Так заканчивается пьеса «Батум», без всяких объяснений запрещенная к постановке Сталиным, что стало самым сильным и трагическим ударом в жизни Булгакова. Он пытался оправиться от него, но тщетно. Какие сцены или даже отдельные фразы из пьесы заставили Сталина запретить ее? Может, слова о том, что его наружность не производит особого впечатления? Даже сказанные противником? Его запанибратские разговоры с уголовниками в тюрьме? Уверенность рабочего Реджеба, что жизнь можно улучшить только при помощи денег? Недоверие к силе воздействия на людей прокламации? Церковное прозвище «Пастырь»? Усталый, измотанный вид после побега из Сибири? Малое количество фактов, показывающих его стальной характер?

Наиболее вероятная версия запрета пьесы видится в другом. До недавнего времени, а может, и сейчас, в Батуми на одной улице, почти друг против друга, открыты два музея: Сталина и Краеведческий музей, где на центральном стенде располагались фотографии и краткие биографии членов первого горкома партии, уничтоженных по указанию Сталина в годы репрессий (1937–1938 годы), то есть перед самым чтением вождя пьесы Булгакова. Не исключено, что среди них были соратники молодого Сталина, и хотя автор пьесы давал рабочим редкие имена: Сильвестр, Порфирий, Дереспан, Реджеб, образы их легко угадывались Сталиным и вызвали его негодование.

Прочитав пьесу «Батум», вождь пришел в ярость. Потом высказался о ней довольно мягко: «Пьеса хорошая, но показывать ее нельзя». По каким причинам – не объяснил. Возможно, по вышеприведенным. Не исключено, что и по другим. Вспомните сцену из пьесы, где молодой Сталин встречается с абхазцем Реджебом, который говорит, что тот печатает по ночам фальшивые деньги, и спрашивает, когда он будет раздавать их людям. Сталин отрицает это, утверждает, что по ночам печатает прокламации, в них рассказывается о том, как можно улучшить жизнь людей без денег. Реджеб слушает Сталина недоверчиво. Кажется, что в этом разговоре нет ничего криминального для будущего вождя большевистской партии, если бы большевики для пополнения партийной кассы уже не занимались подделкой денег, о чем на основе известных фактов рассказывает крупный писатель русского зарубежья Марк Алданов: «Первоначально была сделана попытка организовать печатанье фальшивых ассигнаций в Петербурге при содействии служащих Экспедиции изготовления государственных бумаг. Но в последнюю минуту служащие, с которыми велись переговоры, отказались от дела. Тогда Ленин перенес его в Берлин и поручил, в величайшем от всех секрете, “Никитичу” (Красину). Однако маг и волшебник большевистской партии, так изумительно сочетавший полное доверие Ленина с полным доверием фирмы Сименс, оказался не на высоте своей репутации. На высоте своей репутации оказалась германская полиция. Раскрытое ею дело вызвало в ту пору немало шума». Булгаков очень тонко и умело напоминает об этом деле в своей пьесе, говорит словами абхазца Реджеба о том, что иначе, чем деньгами, нельзя улучшить жизнь людей, но эта крамольная для большевиков мысль, наверное, и привела Сталина в ярость. Не могло удовлетворить и то, что Булгаков не возвеличивал его заслуги в революции, приводит те факты, что были известны. Они нисколько не расходятся с биографией вождя, с иронией описываемой Марком Алдановым: «Жизнь Сталина поистине может служить уроком смирения для деятелей департамента полиции. Хороша была ссылка, из которой человек мог бежать пять раз. Недурно было и то, что Сталина мирно отправляли в ссылку. В вину ему вменяли какую-то “маевку”, устройство уличных демонстраций, нелегальные издания, руководство экономической забастовкой на батумских предприятиях Ротшильда, что-то еще в таком же роде. Эти “тяжкие” преступления должны были вызвать усмешку у людей, знавших настоящую работу Сталина. Он был верховным вождем так называемых боевиков Закавказья. И прославился среди них жестокими и кровавыми грабежами государственных банков для нужд партии».