Арсений Замостьянов - Гений войны Суворов. «Наука побеждать»

Длинная (хотя и весьма беглая: сражений за две недели похода было немало!) реляция Суворова о Швейцарском походе была читана в высочайшем присутствии при благодарном молебствии.

Из России приходили лестные для Суворова новости. Павел повелел: «В благодарность подвигов князя Италийского графа Суворова-Рымникского … гвардии и всем Российским войскам даже в присутствии Государя отдавать ему все воинские почести, подобно отдаваемым особе Его Императорского Величества». Этот указ стал предвестием нового производства — в генералиссимусы. 28 сентября 1799 г. Суворов получает этот высший воинский чин. Военная Коллегия получила Высочайшее Повеление вести переписку с генералиссимусом «сообщениями, а не указами»; Высочайше повелено в храмах Российской империи провозглашать «многие лета» генералиссимусу сразу вслед за «многие лета» императорской фамилии. Вот она, кульминация суворовской славы. Павел объявил конкурс на прижизненный памятник генералиссимусу Суворову (итогом конкурса стала работа скульптора Козловского, установленная на Царицыном лугу, увы, после смерти Суворова и гибели Павла, в 1801 г.).

В истории России и Советского Союза было пять генералиссимусов: А.С. Шеин, Антон-Ульрих Брауншвейгский, А.Д. Меншиков, А.В. Суворов и И.В. Сталин. В этом ряду Суворов выделяется истинно солдатской биографией. Впрочем, «военная косточка» отличает Суворова из всего длинного списка генералиссимусов, от Абдул-Керима до Якова Йоркского. В этом списке есть выдающиеся полководцы — Евгений Савойский, Веллингтон, Монтеккокули, есть видные политики, проявившие себя и на полях брани — Ришелье, Мальборо, Франко, Чан Кайши. Многие получили высшее военное звание случайно, заодно с громким титулом или вместе с любовью того или иного щедрого монарха. Израненный в боях Суворов стал генералиссимусом, потому что снискал звание непобедимого. Павел писал в своём рескрипте: «Побеждая повсюду и во всю жизнь вашу врагов Отечества, недоставало вам одного рода славы — преодолеть и самую природу. Но вы и над нею одержали ныне верх: поразив ещё злодеев веры, попрали вместе с ними козни сообщников их, злобою и завистью против вас вооружённых».

Граф Ростопчин в письме Суворову от 29 сентября писал: «Да спасёт Господь Бог вас за спасение славы Государя и Российского войска. Я так много терпел в это время, что теперь болен и с трудом мог читать реляцию вашу, но никому не хотел уступить. Государь вас произвёл в генералиссимусы и мне изволил сказать: «Это много для другого, а ему мало; ему быть Ангелом!» Что скажут злодеи ваши и злодеи геройства? — Казнён язык их молчанием. Я всё велел напечатать, и реляцию и Рескрипт; пусть все читают и поют хвалу Богу, и молят Его за здравие ваше: вы новою и невиданною ещё до сих пор славою покрыли оружие Российское». Ростопчин, найдя нужный тон для письменных и устных бесед с Суворовым, не преминул сообщить и о награждении Егора Фукса Аннинским орденом второй степени и чином действительного статского советника.

Скрупулёзный Д.А. Милютин приводит такое свидетельство о французских потерях в сражениях с войсками Суворова в Альпах: «Дедон слышал от самого генерала Удино (начальника штаба армии Массены), что, по всем собранным справкам, потеря французов за весь Швейцарский поход, т. е. в течение 15 дней, достигала до 6000 человек убитых, раненых и пленных». Судя по количеству пленных, доставленных русскими, — 1400 (а конвоировать в условиях трудных переходов было проблематично) — эта цифра не кажется преувеличенной.

В Швейцарии о Суворове сохранилась добрая память. В отличие от генерала Массены он не стремился к личным трофеям, не обижал обывателей грабительскими поборами. Скажем, после победы над корпусом Римского-Корсакова Массена реквизировал в Цюрихе всё, что нашёл — хлеб, зерно, вино, быков. И выходило, что «французские солдаты жили в домах местных жителей и забирали всё, что им хотелось. Современники рассказывают, что, в то время как швейцарцы испытывали большую нужду в мясе, солдаты кормили им собак» (Ж. Дюплен, швейцарский историк). Куда умереннее вели себя суворовские чудо-богатыри, не говоря уж о самом фельдмаршале, который, будучи слугой монархов, всегда довольствовался царскими наградами и чурался трофеев.

После того как 28 октября 1799 г. император пожаловал Суворову звание генералиссимуса всех российских войск, многое изменилось в привычном армейском обиходе Суворова. Отныне военной коллегии было велено вести переписку с Суворовым не указами, а сообщениями. Несмотря на награды, Суворов не считал кампанию оконченной. Ещё 26 сентября, из Паникса, он писал эрцгерцогу Карлу: «Если ваше королевское высочество сделаете нужные распоряжения о снабжении меня съестными припасами и муницией, о чём отнёсся я к генералам Линкену, Елачичу и Петрашу, то я мог бы в соединении с войсками генерала Петраша двинуться к реке Тур. Но сказать о сём точнее можно будет не прежде, как по вступлении моём в Майенфельд или Фельдкирхен, если при том в течение трёх или четырёх дней, потребных для этого, не переменятся обстоятельства». Суворов был готов продолжить уничтожение французской группировки. Он собирался ударить из Фельдкирхена на Винтертур, по «крепкому стану армии Массены». В этой операции Суворов намеревался задействовать войска принца Конде и Римского-Корсакова и просил о содействии эрцгерцога Карла. Но Карл не был готов к решительным действиям, к ожесточённой войне. Ответ Карла пришёл с задержкой. В нём австрийский полководец предлагал собственный план, более осторожный, нацеленный на медлительные действия. Выяснив, что Карл намеревался подкрепить армию лишь двадцатью тысячами из своих войск, Суворов понял бесперспективность операции. На военном совете 7 октября резолюция Суворова была резкой: «Кроме предательства, ни на какую помощь от цесарцев нет надежды, чего ради наступательную операцию не производить». Десять дней армия отдыхала от маршей в Линдау. Суворов осмыслял перипетии Швейцарского похода и раздумывал о новых боевых действиях против революционных армий, против «атеев» (этим коротким словом Суворов называл безбожников-атеистов). В письмах октября 1799 г. князь Италийский жаловался на вероломство союзников, на их лицемерие, но отдавал должное австрийцам, честно служившим общему делу. «Коварные замыслы барона Тугута везде более и более обнаруживаются, как и стремление его к новым завоеваниям ко вреду общей пользы видны в Пиемонте» (из письма С.А. Колычеву), «Различием веры, нравов и обычаев Союзных армиев — правило со многими я зделал давно ложным, доказавши то и в сию кампанию. Все начальники мерсенеры и для хлеба Тугутовы шпионы, были долгом службы и дружбою мне толь нелицемерно привержены, что от того родились сии и мне невероятные победы и завоевания» (из письма к А.К. Разумовскому).