Борис Бейли - Черчилль без лжи. За что его ненавидят

Однако Иден не мог или не хотел сказать мне по данному поводу ничего определенного. Он опять упомянул о Ливии, прибавил, что британское правительство в случае надобности готово всемерно помочь Турции, и выразил неясную надежду, что, может быть, британские силы (в частности, авиация) на определенном этапе войны смогут оказать нам активное содействие в районе Черного моря, в Проливах, на Украине и так далее. Все это было крайне туманно, и у меня невольно создалось впечатление, что у Идена сейчас нет какой-либо продуманной концепции в отношении генеральной стратегии войны. В заключение Иден сказал, что будет иметь разговор с премьером по всему комплексу затронутых мной вопросов и, в частности, по вопросу о генеральной стратегии. Я неуверен, имеет ли и Черчилль какую-либо продуманную концепцию, исходящую из новой ситуации, созданной германской атакой на СССР (он ведь, как и все вообще англичане, большой эмпирик), но видно было, что и у Идена такой концепции, безусловно, нет.

Когда я уже собирался уходить, Иден стал благодарить меня за мое откровенное сообщение. Ему, как человеку искренно стремящемуся к укреплению англо-советского союза, очень важно знать подлинные настроения советских кругов для того, чтобы вовремя принять меры для предупреждения каких-либо ненужных осложнений. «Имейте в виду, – с ударением прибавил Иден, – что и я, и премьер действительно хотим оказать СССР максимальную помощь. В силу разных причин это не всегда легко сделать. Но желание помогать у нас есть. А за политику прошлого правительства мы не считаем себя ответственными». Я ответил: «Если британское правительство действительно хочет укрепить советско-британский союз, то позвольте дать Вам один дружеский совет: не принимайте ответственных деклараций в середине Атлантического океана. Дело не в содержании декларации. Вчера я уже Вам говорил, что мы не имеем возражений против принципов, на которых построена декларация. Однако способ ее рождения кажется нам не соответствующим обстоятельствам. То, что произошло, создало впечатление, будто бы Англия и США воображают себя всемогущим господом богом, который призван судить весь остальной грешный мир, в том числе и мою страну. На такой базе союз нельзя будет укрепить». Иден страшно смутился и стал извиняться. По его словам, Черчилль, отправляясь в путь, не имел представления о том, что на свидании будет поднят вопрос о декларации. В этом вопросе инициатива принадлежит целиком Рузвельту. Когда он встретился с премьером, он вдруг вытащил из кармана проект декларации. Черчилль, конечно, не мог возражать против предложения Рузвельта. В результате родилась декларация из 8 пунктов, в окончательный текст которой, впрочем, английская сторона внесла несколько существенных редакционных поправок.

В конечном счете я склонен думать, что наша реакция на декларацию плюс историю с созывом межсоюзнической конференции в Лондоне послужит британскому правительству хорошим уроком на будущее».

Позднее Майский вспоминал, что последовало за этой телеграммой: «…В ответ на мое донесение о беседе с Иденом я совершенно неожиданно получил телеграмму за подписью И.В. Сталина! Такие вещи случались очень редко. Обычно со мной переписывались либо нарком В.М. Молотов, либо один из его заместителей, чаще всего А.Я. Вышинский. Телеграмма была из ряда вон выходящая.

Сталин писал в ней, что он одобряет мой демарш перед Иденом. Его особенно радует, что в своем разговоре с британским министром иностранных дел я сумел так хорошо передать те настроения, которые господствуют сейчас среди советских людей в связи с поведением английского правительства. Советская страна переживает очень тяжелый момент, и немедленная и активная помощь ее союзника чрезвычайно важна и необходима.

Помню, я долго держал в руках телеграмму Сталина и все думал и передумывал, чем бы я мог еще помочь моей Родине».

Сегодня мы можем сравнить изложение сталинской телеграммы в мемуарах советского посла в Лондоне с ее полным текстом: «Лондон, советскому послу Майскому. Ваша беседа с Иденом о стратегии Англии полностью отражает настроения советских людей. Я рад, что Вы так хорошо уловили эти настроения. По сути дела Англопра (английское правительство. – Б. Б.) своей пассивно-выжидательной политикой помогает гитлеровцам. Гитлеровцы хотят бить своих противников поодиночке, – сегодня русских, завтра англичан. Англия своей пассивностью помогает гитлеровцам. То обстоятельство, что Англия аплодирует нам, а немцев ругает последними словами, – нисколько не меняет дела. Понимают ли это англичане? Я думаю, что понимают. Чего же хотят они? Они хотят, кажется, нашего ослабления. Если это предположение правильно, нам надо быть осторожными в отношении англичан.

В последнее время наше положение на фронте ухудшилось в районе Украины и Ленинграда. Дело в том, что немцы перебросили с запада на наш фронт последние тридцать дивизий. Это ухудшило наше положение. Я уже не говорю о том, что в бои против нас втянуто также 20 дивизий финнов и 22 дивизии румын. Теперь против нас стоит на фронте более 300 дивизий. Примечательно, что немцы игнорируют английскую опасность на западе и считают ее блефом. Потому-то они так уверенно и безнаказанно снимают с запада все сколько-нибудь годные дивизии. Откуда у немцев такая уверенность в пассивности англичан?

Если так будет продолжаться и англичане не расшевелятся, наше положение станет угрожающим. Выиграют ли от этого англичане? Я думаю, что проиграют.

Говоря между нами, должен сказать Вам откровенно, что если не будет создан англичанами второй фронт в Европе в ближайшие три-четыре недели, мы и наши союзники можем проиграть дело. Это печально, но это может стать фактом. Сталин».

Насчет последних 30 немецких дивизий, будто бы переброшенных Германией с запада на Восточный фронт, Сталин ошибался. На самом деле в августе и сентябре 1941 года во Франции и Бельгии вермахт располагал 36 пехотными дивизиями. В сентябре здесь была сформирована и одна танковая дивизия – 22-я взамен 2-й танковой, направленной на Восточный фронт для участия в генеральном наступлении на Москву. Не было в конце августа у Германии и ее союзников более 300 дивизий на советско-германском фронте. Вермахт и СС располагали здесь 156 дивизиями, которые были подкреплены 18 финскими, 3 итальянскими, 1 7 румынскими и 2 словацкими дивизиями и 5 румынскими, 3 венгерскими и 1 словацкой бригадой. В сумме получается не более 200,5 дивизии, если считать за 1 дивизию 2 бригады. В сентябре из Франции на восток была переброшена 1 пехотная и 1 танковая дивизии, еще 1 танковая дивизия прибыла из Германии. До 30 дивизий, о которых писал Сталин, было, как видим, очень далеко.