Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

У Вас, на Урале, я вижу это по телевизору, погода получше, и дай Бог! А то, я гляжу, без своей картошки россияне не выживут, совсем уж край революции наступил — справа коммунисты, слева хрен знает кто, спереду губошлёп с компанией и за ним темень пропасти...

Ну ладно, живы будем. Бог даст, не помрём! Обнимаю тебя! Пермякам поклон. В. Астафьев

10 июня 1993 г.

Овсянка

(М.С.Литвякову)

Дорогой Миша!

Была у меня в «гостях» в деревне М. С. и долго толковала, помогая себе левшой, о том, что ты звонил и просил меня написать тебе чего-нибудь. А я разленился и всё мне недосуг. Присаживаюсь к столу, чтобы посмотреть изрисованную рукопись, но она в таком виде, что я и сам порою в ней не разбираюсь. Надо печатать, а М. С. некогда и едва она живая, а тут Поля вывёртывает нумера — приехала ко мне на неделю-другую отдохнуть, а главным образом дать бабушке передохнуть, и на второй день страшно поранила себе ногу на берегу Енисея. Только это событие улеглось, в Троицу, будучи на кладбище у матери или уж в моём огороде, где вырос лес, подцепила клеща, коего ныне у нас много. Погоды-то всё нет. Прошли весенние месяцы без тепла, началось лето скоро уж как полмесяца, у нас всё холодно, сыро, ничего не растёт ладом. Видно, на Новой Земле наши рванули опять какую-нибудь сверхсекретную бомбу и к нам несёт всякую пакость, в том числе и холод. Казахи выдворили со своей территории наших мудрецов, так они за остаток русских людей принялись, морят его со всех сторон как могут.

Устали все от ожидания погоды, и я тоже. До се топлю каждый день печку, в мае топил дважды и пожёг все дрова. Вчера привезли машину дров из города!!! Так сегодня здешние бродяги и выпивохи кололи, таскали дрова с улки, а я кормил их (не дрова, а бичей), варил-жарил. Хорошо, бутылка была в запасе. Без бутылки нонче и в глаза не наплюют, не то что дрова не нарубят.

Собирался в Игарку к брату повидаться и порыбачить, так, однако, не полечу, что-то шевелиться неохота. Устал с рукописью очень. И от непогоды устал. Хожу больной, сплю напропалую.

Я не знаю, чего вы хотите снимать, но лучше делать это в августе — меньше шуму. В середине мая паут, комар и мошка. Правда, мошка и в августе есть, но всё же это не паут, который коня и лося валит, а уж киношников просто обгложет до костей и выплюнет, сказав: «Никому вы ноне не нужны, вас даже жрать неинтересно. Писателя намедни ел, так он хоть толстый и хобот об него, как об Говорухина, не сломаешь».

Да-а, однова я попал под паутов-то! Мамуля моя! Фриц треклятый на фронте был более милостив к человеку, хоть поссать давал иногда, а этот, только ты чирку обнажил, в самую-то её горемышную головушку и вдарит, да так, что подпрыгнешь.

Библиотеку в Овсянке медленно, но достраивают. Лето, отнюдь не красное, катится, самолёты в Петербург дорого хоть, но летают. Преград вам нету. Рази что финансовые. Вертолёт стоит сумасшедшие деньги, правда, в Енисейске появился у меня знакомый, деятель какой-то охотничье-заготовительной корпорации или объединения, хрен их сейчас поймешь. Так он решил купить вертолёт, и большой. Может, и купил уже. Бывший охотник, но парень оказался разворотливый. В любом случае, купил — не купил, хорошо бы побывать на реке и хорошо бы в момент заготовки белых грибов, брусники.

И на реке Сисим (помнишь — бабушка из Сисима?) тоже надо бы побывать. Места детства, загадочная страна: оттудова бабушка. Хочу я взять с собой Андрея и Женьку, рыбаком-харюзятником я его сделал. Помогать нам будут спелеологи из Дивногорска, очень организованный и бывалый народ.

Миша! Кончаются чернила, третий флакон, а тыкать в посудину мне надоело. Так закругляюсь. Мне ведь позвонить можно в Овсянку — 2-70-55 (через Дивногорск), хорошо бы утром или вечером попозже, а то я во дворе топчусь и могу не услышать.

Читал про тебя, сидючи в тайге весною в ожидании вертолёта, в старой «Юности» очерк Нади Рушевой про съёмки. Какая ж девочка к нам Богом послана была, да ненадолго, боялся он, видно, чтоб не освинячилось средь нас это белокрылое дитя.

Ну, обнимаю, поклон Ирине. А ишшо я тебя по телеку видел и обрадовался — во, бля, сказал я себе, Миша и не чует, что я на него гляжу, а то б воздушный поцелуй послал, что ли. Твой Виктор Петрович

18 июня 1993 г.

Овсянка

(В.Я.Курбатову)

Дорогой Валентин!

Да, конечно, надо бы каждый день по письму писать, да ведь на бумагу-то просочится из души смута и вдали поразит другую душу, которой ныне так нелегко, коли она не из полена, как Буратино, излажена.

Сижу в деревне с 4 мая, больно уж надоело в городе, да и топить перестали, мне с моими лёгкими в панелях совсем худо сделалось. Топил тут печь по два раза в мае, сейчас только раз, на ночь. Пожёг дрова, сунулся к забулдыгам-землякам, а они мне 22 тыщи за машину, а в машине-то конский воз, и послал я их подальше. Александр Николаевич Кузнецов, мой добрый знакомый, внушающий моим землякам высокопоставленным, что Астафьев у нас один и замерзать ему не резон, велел своей властью привезти машину дров, а я нанял бичей овсянских колоть и убирать их. Так не рад и был, всё выпили у меня и съели, и так разошлись в смысле «гонорара», что ещё несколько ночей ломились в окна и двери. Зато теперь я не экономлю топливо, тепло, сухо, и я работаю, наслаждаясь одиночеством.

У одиночества и непогоды есть положительное свойство — ничего другого не остается делать, как работать. И под дождь, снег и холод (думаю, что на Новой Земле рванули дуру, вот и гонит к нам благодарный Ледовитый океан свои излишки) работается, и глаза боятся — руки делают. Уже далеко я продвинулся со второй книгой и вот при третьей редакции вижу, что-то начало и получаться, но работы ещё очень и очень много. Я усложнил себе задачу тем, что не просто решил написать войну, но и поразмышлять о таких расхожих вопросах, как что такое жизнь и смерть, и человечишко между ними. Может быть, наивно, может, и упрощённо даже, но я всё же пытаюсь доскрестись хоть до верхнего слоя той горы, на которой и Лев Толстой кайлу свою сломал.

Стараюсь и читать. Много любопытного ныне пишется и печатается, страшное всё более казнится на бумаге. «Тихий» и прелестный рассказ Жени Носова в десятом номере «Знамени» за прошлый год. как увядающе-прекрасный и светлый островок среди параш, камер, казарм, общаг и московских квартир где маются интеллектуалы с похмелья. Рассказ называется «Красное, жёлтое, зелёное», таков был цвет хлебных карточек, и рассказ о них, о хлебных карточках. Ко времени и к разу он пришёлся, а то коммунисты почти уже убедили наш горемышный народ, что при них было сплошное благоденствие, а ныне вот всё не так.

Марья Семёновна бывает у меня редко, не очень она уже мобильна, да и погода, 70 раз на день меняющаяся, сырая, мозглая, мучает её. Пробовал я сюда забрать Поленьку, чтобы дать бабушке роздых, она на второй же день сильно поранила ногу на берегу Енисея, а в Троицу на кладбище, у матери, или уж у меня в огороде клеща поймала, и бабушка под крыло её заключила, как старый боец и патриотический чусовской комсомолец, рассуждая: «Погибать, так вместе!» Собрался я полететь к брату в Игарку порыбачить, но отказался от этой затеи: комара ныне налетело — тучи, а здесь ещё и клещ осыпной, так я и в лес не хожу, съездил разок за черемшой и всё. У нас ведь на северных склонах гор и в глубоких распадках ещё есть снег и лёд.