Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Увы, из больницы его раньше срока увели собутыльники, и я увидел его уже до бесчувствия пьяным, с грязными бинтами на израненной руке. На реку я всё же с ним попал, но в другой раз и на другую, о чём собираюсь написать, и ещё собираюсь написать о том, как он работал над моим самым любимым произведением «Вечерние стихи», и, верно, нонче напишу, потому как все дела свои заканчиваю и попробую отдохнуть и «пописать для души».

Есть у скульптора Клыкова, изнахратившегося многозаказными услугами, износившего душу в отливании бронзы и тесании камня (не своими руками) до того, что и вовсе жизнь исчезла из его фигур, одни скульптурные холодные знаки остались, так пока ещё была в нём душа жива, изваял он Сергия Радонежского и в середину его, будто матери, поместил ангелочка-ребёночка. Вот я всегда мысленно сравнивал Николая Рубцова с фигурой Радонежского — сверху непотребство, детдомовская разухабистость, от дозы выпитого переходящая в хамство и наглость, нечищеные зубы, валенки, одежда и белье, пахнущие помойкой, заношенное пальтишко. А под ним, в серёдке, под сердцем, таится чистый-чистый ребёнок с милым лицом, грустным и виноватым взглядом очень пристальных глаз. Этот мальчик и «держал волну», охранял звук в раздрызганном, себя не ценящем, дар свой, да не свой, а Богом данный, унижающем, чистый тон, душу, терзаемую, самим Творцом. Как мог, ручонками слабыми удерживал и ещё бы с десяток, может, и другой лет сохранял России поэта, посланного прославлять землю свою, природу русскую и людей её, забитых и загнанных временем в тёмный угол. Я думаю, что к шестидесяти годам он пришёл бы к Богу и перестал бы пить и безобразничать...

Недаром же он лепился к Вам, одинокому, порче не подверженному человеку, и берёг Вас от скверны и ветреного отношения к слову. Богу и поэзии. Да-да он берёг Вас, я это знаю не понаслышке. Вы ему были нужны, а он Вам. И спасибо, что Вы не запятнали его памяти и не пытаетесь пятнать, спасибо и за то, что не клеймите убийцу. Она — женщина и подсудна только Богу.

Низко-низко кланяюсь Вам и благодарю ещё раз. Ваш В. Астафьев

1999 год

1 января 1999 г.

Красноярск

(И.Н.Гергелю)

Дорогой Ваня!

Вот явился я перед самым Новым годом из местного санатория, где меня немножко подладили со всех сторон. Вдвоём со старухой встретили Новый год, внучка сразу же после двенадцати ушла в гости. Мы ей неинтересны. Я что-то поел, немного выпил и усталый, отяжелевший отправился спать, а Мария так до утра и не спала из-за внучки. Сейчас вот поставил я диск с «Реквиемом» Моцарта и под его божественные звуки пишу тебе. Обычная любимая моя Восьмая неоконченная симфония Шуберта или Соната Альбинони сегодня не к настроению и пусть отдыхают.

После издания собрания сочинений и новой повести «Весёлый солдат» я так устал, изнахратился, что всё лето ничего не писал... Нет сил, и душевная тяжесть опустошает. Даже писем не пишу. Распустился. Читаю только, но и читать много подряд не могу, болит голова, ведь нагрузка-то на один глаз... От Пети Николаенко пришло письмо. Крестьянин он настоящий и ему полегче, работает на дворе со скотом, пьёт самогонку и брагу, на вино денег не хватает. А вокруг чёрт-те что творится. Погибает Россия, стремительно идёт на убыль народ, растёт злоба и смута в душах людей, несчастья отовсюду сваливаются, и слова моего белорусского друга Василя Быкова: «Я, Виктор, иногда радуюсь, что скоро умру» кажутся не такими уж дикими. Сам он, сбежавши от фашиствующего полудурка Лукашенко, живёт в эмиграции, за границей.

Поздравляю тебя, Тоню и всех твоих чад с Рождеством Христовым. Держитесь! Здоровы будьте! Преданно Ваш Виктор

25 января 1999 г.

Красноярск

(Е.С.Рождественской)

Дорогая Елена Сергеевна!

Неожиданностью было и Ваше письмо, и Ваша книжка о Клавдии Васильевне [ Рождественской. — Сост. ] . Книжку-то мне кто-то дарил или присылал — не помню, и она в одном из моих библиотечных шкафов молчала на виду, но никак я не мог выбрать времени её прочесть [ Б. Рябинин «К. В. Рождественская — писатель и редактор». Пермское книжное издательство, 1988, серия «Замечательные люди Прикамья». — Сост.] . Ваше письмо побудило меня к этому. Я прочитал книжку с большим вниманием и интересом оттого, что Клавдию Васильевну я всё же знал мало и поверхностно. К той поре, как мне явиться перед её бархатистые очи и услышать совершенно неповторимый голос, как бы и не женский, но в то же время по-женскому завлекательный и немножко таинственно-красивый. Быть бы ей ныне диктором на телевидении! Так вот, к этой поре, к 1951 году, вокруг Клавдии Васильевны уже сомкнулся творческий актив, в том числе и бабий.

В силу древней, детдомовской зажатости и некоторой настороженности, которые и по сию пору не изжиты, боящийся до смерти навязчивости, я в тот кружок и не пытался протиснуться. Да и Клавдия Васильевна в ту пору кипела в творческом котле, возбуждая литературные силы Прикамья, подбрасывая в топку угля набиравшему ход пермскому литературному пароходу.

Возникали не отдельные творцы, а целые косяки романистов, летописцев и краеведов. У самой Клавдии Васильевны, по-моему, в эту пору голова шла кругом от перевозбуждения и творческого столпотворения. Никто не замечал и замечать не собирался чёрных кругов вокруг её глаз, нет, по-украински лучше — очей, никто не спрашивал и спрашивать не собирался, ела ли она, спала ли, вообще, когда последний раз отдыхала.

Вот в эту угарную от творческого напряжения пору она услышала о скандале, поднявшемся в Чусовом вокруг моего хиленького, но для областной литературы той поры совсем не пропащего первого рассказа. [ Речь идёт о первом рассказе В. П. Астафьева «Гражданский человек», который начал печататься в районной газете «Чусовской рабочий», где вскоре В. П. Астафь ев стал работать. Публикация был а приостановлена по распоряжению местного партийного начальства, но затем всё-таки окончание рассказа увидело свет. К. В. Рождественская — руководитель писательской организации и гл авный редактор альманаха «Прикамье», отредактировав рассказ, напечатала его в альманахе «Прикамье». — Сост. ] Она не только телеграммой вытребовала вырезки из газеты «Чусовской рабочий», но и автора востребовала в областную столицу, где рассказ был приведён в божий вид и заслан в альманах «Прикамье», да ещё и в «Звезде» напечатан, хотя и подсокращённый. Мне и этого хватило бы, с сиротства наученному ценить доброту и внимание, на веки вечные. Но Клавдия Васильева, поговорив со мной, поглядев другие мои рассказы в рукописях и набросках, свела меня чуть ли не за руку в издательство, где быстро выбила для меня договор под марку «самобытный», и гонорар за рассказ. Огромные деньги! Чуть ли не две тысячи. Я, получавший в «Чусовском рабочем» как литработник шестьсот рублей (скоро это сделается шестьюдесятью рублями), отхватил такую суммишу «ни за что» и договор, типографским способом напечатанный, в котором я ничего ещё не понимал, но уже чувствовал обязательства, на меня наложенные. Более никогда, за исключением одного раза, договоры на сборник рассказов я заключать не стану,