Дмитрий Лоза - Танкисты Великой Отечественной (сборник)

С первых дней пребывания на украинской земле несколько офицеров батальона, многие из которых только слышали о существовании вареников, обратились ко мне с просьбой организовать дегустацию этого знаменитого украинского национального блюда. Они считали, и не безосновательно, что мне будет проще договориться с земляками. Я, конечно же, решил уважить однополчан, поговорил с хозяйкой, в доме которой размещалась моя служба артснабжения, попросив ее создать небольшую группу временных поварих из односельчан. Муки, которой требовалось немало, не было на складе батальона и бригады. Не удалось ее выменять на мясные консервы и у жителей. Оказалось, что мука — огромный дефицит во всей Володарке. Зато в каждом почти дворе имелся небольшой запас пшеницы, убереженной от гитлеровцев.

Для сельчан поездка на мельницу была неразрешимой проблемой — им не на чем было везти, да и там огромная очередь. Я решил заняться «мучным вопросом». Получил разрешение командира батальона на поездку в районный центр на мельницу. Объявил по селу, что могу смолоть зерно. Мое предложение было встречено с радостью. Тут же составили список граждан с указанием, кто и сколько давал пшеницы, а на второй день рано утром мы загрузили машину, и я тронулся в путь. Вернулся к обеду. Мука была доставлена в село и тут же роздана хозяевам. И задымили печными трубами дома — пекли блины, стряпали пампушки, варили вареники. Настоящий вареник должен быть с творогом, но на селе, где в войну вырезали всех коров, взять его было неоткуда, поэтому готовили вареники с картошкой. Тоже вкусные, но не такие, как творожные со сметаной или сливочным маслом. Тем не менее русаки отвели душу, наелись вареников вдоволь и долго потом вспоминали тот, володарский, ужин и прекрасные кулинарные способности украинских крестьянок. Вот такой отдых мы себе устроили на одном из «привалов» длинной фронтовой дороги.

В пору затишья на южном крыле советско-германского фронта весной и летом сорок четвертого года отдыхали и развлекались по-разному. Регулярно получали центральные газеты, вышедшие два, максимум три дня назад. Армейская газета поступала в подразделения ежедневно без перебоев. Вообще, где бы танкисты ни находились, каждый день в 12 часов по московскому времени собирались представители подразделений, слушали и записывали сообщение Совинформбюро о положении на фронте, о жизни страны, после чего доводили эти сведения до всего личного состава рот. Организатором такого важного мероприятия был заместитель командира батальона по политической части. Кому попало в военное время радиоприемники включать не разрешалось — порядок пользования радиосредствами был очень строгим.

Раз, а то и два в месяц в части корпуса наезжал фронтовой ансамбль песни и пляски. Случалось, что из Москвы прикатывали артисты. Тогда наши артисты и гости столицы давали по несколько концертов днем и вечером, чтобы как можно больше солдат и офицеров смогло приехать с передовой посмотреть такое, довольно редкое, событие.

Самым массовым и частым был показ кинофильмов. Никаких кинотеатров, конечно, не было. Оборудовалась специальная смотровая площадка, обязательно в лесу, где вечерами шли сеансы под открытым небом. Конечно, принимали меры предосторожности — экран имел большой «козырек», прикрывающий его полотно от наблюдения с воздуха; зрители рассаживались прямо на земле, рядом отрывали множество глубоких щелей для укрытия личного состава на случай налета авиации противника. Руководитель этого «полевого клуба» имел телефонную связь со службой ПВО, и в случае появления вражеских самолетов поступала соответствующая команда и сеанс прекращался. Через какое-то время, по сигналу, он возобновлялся. Следует отметить, что такие тревоги случалось крайне редко.

Киноленты были в основном советского производства. Только однажды демонстрировалась документальная картина, подаренная не то англичанами, не то американцами, о ловле где-то в джунглях разных диких зверей.

И все же «центром» досуга являлись подразделения. Старшего лейтенанта Дмитрия Ниякого танкисты с уважением называли Батальонный Гармонист. Весельчак и затейник, он в любое время дня без долгих уговоров шел к солдатам и сержантам, был частым гостем и в офицерской семье. Слушать его хорошую игру было истинным наслаждением для уставшего в боях воина.

В каждом взводе за короткий срок формировался маленький хор из трех-пяти парней с неплохими голосами. Частенько перед ужином одну из таких групп просили что-нибудь спеть. Звучали украинские, русские, грузинские, армянские, татарские мотивы. Ведь в батальоне были люди, думаю, почти всех национальностей СССР. Несмотря на это, каких-либо межнациональных конфликтов не было и в помине. Определяющим являлось не то, к какому народу или народности ты принадлежишь, а то, как ты воюешь.

Имелся у нас в батальоне, еще со Смоленщины, довоенный патефон советского производства, который мы нашли в одном из подбитых немецких танков. Вот только запас пластинок, к сожалению, был мал. Но все же берегли мы его как зеницу ока.

Во втором танковом батальоне 233-й бригады, на зависть всем, служили два сержанта, виртуозно игравшие дуэтом на трофейных немецких губных гармошках. Знали этих парней не только в нашей части и после боев частенько приносили и дарили им губные гармошки самых разных размеров с наказом веселить народ.

Помнится, в послевоенное время на рынках многих городов в комиссионных магазинах губных гармошек было навалом, но эта «зарубежная музыка» как-то не прижилась.

Я уже упоминал, что однажды пришлось нам стать полеводами. Настало время рассказать об этом. Перед Яссо-Кишиневской операцией в первой декаде апреля сорок четвертого года все население Молдавии было выселено из прифронтовой стокилометровой полосы в тыл. К этому времени в огородах сельчан буйно росли разнообразные овощи, набирали силу сады, тучнели поля кукурузы и колосовых. Приусадебная растительность в особенности требовала тщательного ухода: полива, прополки, окучивания, а крестьян увозили на восток, в чужой край, и на сколько, никто не знал. Уезжали землепашцы со слезами, с огромной тревогой за свой труд, понимая, что погибнет урожай и останутся семьи к зиме с пустыми кладовыми. С такими тревожными мыслями покидали село Скуляны его жители, уводя скот, угоняя овец, увозя птицу и небольшие узелки самой необходимой одежды и постельного белья. Мы понимали их состояние. Тяжко было смотреть на понуро опущенные головы, печальные взгляды крестьян. Их оторвали от родных очагов, от земли. Обрекли, думалось им, на будущую голодную жизнь.

Умолкло село. Ни пения петухов в нем, ни детского смеха. Только солдатские голоса, шум автомобильных моторов да редкий лязг металла закрываемых танковых люков.