Дмитрий Лоза - Танкисты Великой Отечественной (сборник)

— Зачем их сажать на гауптвахту? — спокойно сказал Главком — Не нужно портить им службу. И командира предупреди, чтобы не наказывал их.

Чуйков был заядлым охотником. Я тоже очень любил охоту, но когда в течение года ты каждый выходной ездишь охотиться, это надоедает. А мы ездили именно каждый выходной — то за уткой, то за оленем, то за кабаном. Надо сказать, что на охоте Чуйков терпеливо выслушивал указания егеря по мерам безопасности, безропотно стоял на номере, куда его ставили, и своевременно реагировал на все сигналы. Здесь он был охотник, а не Главком, — равный среди всех.

С особой любовью и уважением Чуйков относился к солдатам. Им он многое прощал и часто защищал от правосудия, если для этого была хоть малейшая возможность. Это чувство глубокой привязанности к ним, видимо, родилось в годы войны. Он еще тогда берег солдат и без нужды не бросал их в огненное пекло. В подтверждение своего мнения приведу один рассказ Чуйкова о выработке решения по ликвидации окруженной группировки противника в Сталинграде.

На заседание Военного совета, который проводил представитель Ставки Верховного Главнокомандования главный маршал артиллерии Воронов, были приглашены командующие фронтами и армиями, участвующими в предстоящей операции. По очереди шли доклады с предложениями по уничтожению окруженной группировки. В ходе обсуждения Воронов неожиданно обратился к Чуйкову:

— А каково ваше мнение, товарищ Чуйков?

— Товарищ маршал, я считаю, что тратить силы и время на уничтожение группировки не стоит. Армия Паулюса окружена, войска внешнего кольца окружения успешно наступают и далеко продвинулись вперед. Окруженная группировка обречена — горючее продовольствие и боеприпасы у нее на исходе. Если они и дальше будут оставаться в котле, то сами подохнут от голода и болезней. Если попытаются вырваться, то им придется бросить все тяжелое вооружение. Голодные, они по морозу далеко не уйдут. Если же мы попытаемся их уничтожить, то, опираясь на подготовленные позиции, они будут драться до последнего — терять им нечего. Поэтому я предлагаю простой план. Использовать все инженерно-саперные бригады фронтов. Огородить окруженную группировку проволочным ограждением в два кола, повесить таблички с надписью: «Осторожно! Здесь находятся вооруженные фашистские военнопленные». Оставить для охраны 2–3 стрелковые дивизии, а остальные войска бросить на развитие успеха и гнать фашистов за Днепр.

По словам Чуйкова, среди присутствовавших поднялся шум, гам, негодование, послышались оскорбления. Воронов успокоил всех:

— Вы, товарищ Чуйков, как всегда, рассчитываете на оригинальность, но это глупо и несерьезно.

— Вы же спрашиваете, я вам докладываю свое мнение. Решать вам.

История не имеет сослагательного наклонения, однако думаю, что исход весенних боев 1943 года был бы иным, прислушайся Воронов к предложению Чуйкова…

Боевая подготовка в Группе войск шла своим чередом. Регулярно проводились войсковые, командно-штабные учения и штабные тренировки. Чуйков отлично разбирался в оперативных и стратегических вопросах, имел богатый опыт руководства войсками, цепкую память и светлую голову. Но часто ему недоставало такта, выдержки и умения выслушать пусть и не совсем удачный доклад.

Ранней весной 1953 года проводились фронтовые командно-штабные учения. Мы поехали на командный пункт 1-й танковой армии, командовал которой генерал-лейтенант П. Д. Говоруненко, под началом которого я служил во время войны. Пока ехали, мне вспомнился февральский день в Венгрии, когда Говоруненко покровительственно заявил, что готов помочь нам, молодым офицерам, разобраться во всем, «кроме, может быть, высшей математики». Мне хотелось увидеть, каким командармом стал мой бывший командир, — я был уверен, что он успешно отчитается перед Главкомом.

На командном пункте, расположившемся в живописном лесу, Чуйкова встретил располневший Говоруненко. Сопровождая Главкома, командарм суетился, лебезил, заискивающе задавал неуместные вопросы. Чуйков молча вошел в просторную штабную палатку и сразу начал заслушивать доклады об обстановке:

— Разведка готова доложить данные о противнике?

— Так точно.

— Тогда докладывай.

Начальник разведотдела начал докладывать, запинаясь. Чуйков делает первое замечание, — тот совсем теряется. Второе замечание, — тот почти замолчал. Чуйков разозлился:

— Ты что, ничего не знаешь?

— У меня все написано.

— Ты должен знать без всяких записей. Кто докладывает следующим?

— Начальник оперативного отдела, за свои войска.

— Свои-то войска знаешь, наверное?

— Так точно, — доложил офицер, но в процессе доклада тоже растерялся.

Чуйков вышел из себя:

— Командарм, как же ты готовишься к принятию решения, когда у тебя такие помощники? Что они тебе внятного могут сказать? Как ты будешь решения принимать? Ты тоже ничего не знаешь! Ни хрена ты не готов, ничего ты не знаешь. Как же ты армией командуешь?! Хорошо послушаем, что ты там нарешал.

К моему удивлению, свой доклад Говоруненко начал робко, неуверенно. Чуйков часто обрывал его, что еще больше выбило командарма из равновесия. Под конец он совсем растерялся и глупо моргал глазами, походя на школьника, не выучившего урок. Я смотрел и думал: «Вот она, армейская действительность: ты начальник — я дурак. Я начальник — ты дурак». Чуйков прервал доклад, подошел к карте, на которой было отображено решение, сорвал ее:

— Учение отменяется. Вам двое суток на подготовку. Через двое суток приеду, проверю. — И вышел.

В молчании мы поехали по узким немецким дорогам на командный пункт 3-й армии под Магдебург. Впереди, на правом сиденье, сидел угрюмый, насупившийся Чуйков, за рулем был его водитель Хмелев, который возил Чуйкова еще со Сталинграда, сзади сидели я и ординарец. Ехали мы быстро. Впереди показалась небольшая армейская колонна нестройно идущих автомашин. Слабо подготовленные водители вели тяжелые грузовики неуверенно, стараясь придерживаться осевой линии, заданную скорость и дистанцию не выдерживали. Обгонять машины на узкой дороге практически без обочины, обсаженной мощными черешнями, даже такому опытному водителю, как Хмелев, было трудно. Рискуя столкнуться или с машиной, или с придорожными деревьями, он тем не менее обогнал несколько грузовиков. Вижу — Чуйков заводится, начинает нервничать, затем ерзать на сиденье, то подаваясь вперед, то откидываясь назад. Шея его побагровела. Наконец он взрывается:

— Обгоняй!

— Как я их обгоню, если они так идут? Разобьемся, — спокойно отвечает водитель.

— Обгоняй и не рассуждай! — грозно крикнул Чуйков. Но Хмелеву опять не удалось обогнать грузовик, который вилял по шоссе. Оборачиваясь ко мне, Чуйков орет: