Ханс фон Люк - На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939-1945

Вот так и родилась идея написать книгу.

По приглашению Стива Эмброуза я в конце мая 1984 г. поехал в Нормандию, чтобы поговорить с собранной им группой американцев о вторжении союзников, о Роммеле и о русских.

– Вы примете участие в празднованиях в честь 6 июня? Уж вы-то точно играли важную роль в тех событиях.

– Ни в коем случае, – отозвался я. – Это памятный день для союзников, это их победа над Гитлером и над Германией. А мне там делать нечего.

Реакция по поводу репортажей на немецком ТВ, на радио и в прессе, в которых я рассказывал о ночи вторжения, была оглушительной. Письмам и телефонным звонкам от солдат и офицеров, служивших в моей части, не было конца.

– Слышал вас по радио… Читал вашу статью, видел фото.

– Вы были на ТВ? Вы действительно мой бывший командир? Ханс фон Люк?

– Я и не знал, что вы живы. Думал, пропали навсегда в России, а тут вдруг вижу вас на экране!

Все они хотели видеть или хотя бы слышать меня.

Прошлое вернулось.

Слава богу, с тех событий прошло уже много времени. Я мог смотреть на все в ретроспективе и не давать волю чувствам. Тем не менее встречи в Гамбурге и в других местах Германии показали мне, что даже спустя столько лет однажды завязавшаяся дружба и перенесенные вместе страдания создавали чувство солидарности, которое не имеет ничего общего со сказками про войну престарелых ветеранов.

И вот из Кельна мне позвонил Фриц Винанд:

– Как замечательно! Видел вас на ТВ. Помните? Мы были вместе в лагере на Кавказе, вы – полковник и я – молодой солдат, обоим пришлось хлебнуть горькой доли плена то в шахтах, то на стройках. А знаете ли вы, что уже с 1945 г. существует Ассоциация узников лагеря № 518, благодаря чему несколько сотен бывших его обитателей с 1950 г. собираются в Кельне, Берлине и Мюнхене? Мы встречаемся регулярно. Через две недели в Кельне. Не могли бы вы приехать?

Конечно же, я не мог не приехать. В плену нам пришлось выстрадать больше, чем во всех битвах в России, в Африке и во Франции, но мы сумели выжить – выстоять.

В помещении вместе сидели несколько пожилых господ. Как только я появился, все они вскочили.

– Наш полковник фон Люк! Какая радость! Что за чудо, что вы еще живы и теперь с нами!

У многих в глазах стояли слезы. У меня, признаюсь, тоже.

Пришлось рассказать, что происходило с нами в штрафном лагере под Киевом. О голодовке и о допросе перед моим освобождением. Затем я пожелал услышать о многих людях, которых знавал тогда и судьба которых была мне неизвестна.

Фриц Винанд, деятельный организатор встречи, поведал мне о том, что Ассоциация узников лагеря № 518, вероятно, единственная в своем роде. В 1965 г. на регулярных встречах бывало до 426 членов, а в 1984 г. – до 375 человек.

Я спросил о Юппе Линке, нашем немецком коменданте.

– Юпп живет на ферме под Мюнхеном. Он инвалид, но по-прежнему деятелен. Можем позвонить ему.

– Юпп Линк слушает, – раздался знакомый голос, – кто говорит?

– Это Ханс фон Люк. Помните меня, Юпп? Я тут в Кельне с многими из наших товарищей по тем нелегким временам. Радостно слышать вас вновь спустя более тридцати пяти лет.

– Полковник… Ханс фон Люк… Бог ты мой! – голос у него задрожал. – Как же здорово слышать вас. Вы в порядке? Бываете в Мюнхене? Приезжайте повидаться. Я тихо и мирно живу в деревне.

– Конечно, Юпп. Конечно, приеду. Сообщу вам о приезде.

Я переходил от стола к столу. Какими же стали наши бывшие товарищи-пленные, которые в те времена выглядели все одинаково в своих грубых полотняных робах и ватниках? Мне хотелось знать о театре и оркестре, которые подарили мне столько незабываемых часов.

У одного из столиков мне пришлось задержаться.

– Помните нас? Я Глаубрехт, был тогда барабанщиком. А вот рядом Виттхаус и Вальтер Штруве, авторы и аранжировщики нашего оркестра и джаз-банда. Помните, как напели нам Глена Миллера, его «In the Mood», нота в ноту, а мы потом начинали ею каждое выступление?

К столику подошел Хельмут Веренфенниг, писавший либретто для наших оперетт:

– По возвращении я поступил в университет и стал директором колледжа. Ну а кроме того, писал стихи и прозу, которую опубликовал один австрийский издатель.

– А что с другими, например, с Карлом-Хайнцем Энгельсом, актером и режиссером, помогавшим создавать труппу? – поинтересовался я.

– Энгельса, – сказали мне, – освободили только 30 апреля 1950 г. Почему так долго, он и сам не знает. Он остался верен прежней профессии: служил театральным директором-распорядителем в Дортмунде, а потом выступал в качестве одного из директоров Реклингхаузенского фестиваля в Руре. С 1985 г. – на пенсии.

– Райнхольд «Райни» Бартель, наш тенор, еще учился пению, выступал во многих театрах, включая и знаменитую оперу в Висбадене. Со временем он стал одним из профессоров-преподавателей в университете Майнца.

Бартель написал мне несколько позднее: «Мне было так приятно услышать о вас. На радио мне как-то пришлось петь песню: «Ninou, lach’ mir einmal zu» [157]. Как же бы я хотел, чтобы ее услышал наш еврейский врач, доктор Фуксманн. Он когда-то спел мне ее. Он обожал Яна Кепуру, переводчика этой песни».

За следующим столиком сидел Древс, наш лагерный повар, самая важная личность.

– Я помню так, точно слышал вчера, как майор Замхарадзе приказал мне выдавать членам театральной труппы и оркестрантам двойную порцию овсянки. Как он объяснил мне: «Для культуры мы на все готовы».

– Я Фред Сбостны, водитель лагерного «Студебеккера». Помните, как мы вместе ездили в Тбилиси?

– Конечно! – как я мог не помнить? Нет, я помнил все, как если бы это было вчера. – И еще я помню, как туго вам приходилось, когда Замхарадзе заставлял вас красть покрышки со склада шахты. Ведь охранники могли вас ухлопать. Некоторые из наших «особых» заданий были и в самом деле рискованными – настоящими опасными приключениями.

И снова я очутился за столиком Фрица Винанда, энергичного организатора наших встреч лагерников. Вернувшись из плена, он закончил учебу и теперь служит муниципальным чиновником в Кельне, отвечает за обеспечение ухода за физически и умственно неполноценными людьми.

– Встречи с товарищами по несчастью оставили во мне свой след, – признался мне он. – Я не могу и не хочу забывать лет, проведенных в ГУЛАГе. Для многих они послужили поворотным пунктом в судьбе. Мне предельно ясно, что только чувство товарищества, наше единство, невзирая на звания и социальное происхождение, помогли столь многим из нас выжить.

В Кельне мы задались вопросом: «Хотели ли бы мы вновь увидеть Ткибули?» Мнения разделились от «Ни за что на свете!» до «А почему бы нет? Если бы русские пустили, то можно».

Выпускник экономического факультета Эберхард Кельройтер был тогда одним из самых молодых пленных. Сегодня работает где-то под Мюнхеном. Он проявил инициативу – в 1978, 1982 гг. и в последний раз в 1985 г. побывал на Кавказе официально с группой немецких туристов. Последнюю поездку организовывал сам. С его разрешения я привожу его рассказ о ней: