Анатолий Кони - Собрание сочинений в 8 томах. Том 4. Правовые воззрения А.Ф. Кони

Огромное значение придавал А. Ф. Кони ораторскому искусству, умению «твердо править словом». «Лучшие из наших судебных ораторов, — писал он, — поняли, что в стремлении к истине всегда самые глубокие мысли сливаются с простейшим словом. Слово — одно из величайших орудий человека. Бессильное само по себе — оно становится Могучим и неотразимым, сказанное умело, искренно и вовремя. Оно способно увлекать за собою самого говорящего и ослеплять его и окружающих своим блеском. Поэтому нравственный долг судебного оратора — обращаться осторожной умеренно с этим оружием и делать свое слово лишь слугою глубокого убеждения, не поддаваясь соблазну красивой формы или видимой логичности своих построений и не заботясь о способах увлечь кого-либо своею речью».

Строгое соблюдение этических начал в деятельности прокурора А. Ф. Кони считал столь же обязательным, как и для судей.

Еще в большей мере, чем для прокурора, А. Ф. Кони подчеркивал важность этических устоев в деятельности защитника по уголовным делам. Между защитником и подсудимым, между защитником и обществом существуют сложные и многообразные отношения. Защитник не должен быть слугой своего клиента, пособником ему в стремлении уйти от заслуженной кары правосудия. Защита преступника не должна обращаться в оправдание преступления. Защита — это общественное служение. Она возможна по любому делу о самом тяжком преступлении, «ибо нет такого падшего и преступного человека, в котором безвозвратно был бы затемнен человеческий образ и по отношению к которому не было бы места слову снисхождения». Защитник — «друг, он советник человека, который, по его искреннему убеждению, невиновен вовсе или вовсе не так и не в том виновен, как и в чем его обвиняют». В этом видел А. Ф. Кони призвание присяжной адвокатуры, пришедшей на смену крючкотворцам и челобитчикам «с заднего крыльца».

А. Ф. Кони считал, что «деятели судебного состязания не должны забывать, что суд, в известном отношении, есть школа для народа, из которой, помимо уважения к закону, должны выноситься уроки служения правде и уважения к человеческому достоинству».

Таковы основные этические устои суда, прокуратуры, адвокатуры, которые А. Ф. Кони хотел воплотить в жизнь Это были идеалы, к которым он стремился, но которые не могли быть осуществлены в условиях царской России. Этим и можно объяснить проникнутые пессимизмом заключительные строки его выдающегося произведения «Нравственные начала в уголовном процессе»: «Идеалы постепенно начали затемняться, и нравственные задачи стали отходить на задний план. Служение правосудию понемногу начинает обращаться в службу по судебному ведомству, которая отличается от многих других лишь своею тяжестью и сравнительно слабым материальным вознаграждением».

А. Ф. Кони мечтал, чтобы в курс уголовного судопроизводства входил отдел судебной этики в дополнение к истории и догме процесса. Неоднократные его попытки получить возможность читать такой курс в университете не увенчались успехом. Но мечта его была смелой и дерзкой: утверждать и внедрять нравственные начала в уголовное судопроизводство, хотя и пореформенной, но самодержавной России.

Большую научную ценность имеет включенный в четвертый том очерк «История развития уголовно-процессуального законодательства в России.». Законы о судопроизводстве, подчеркивал А. Ф. Кони, помимо своего назначения регламентировать осуществление правосудия, имеют историческое, политическое и этическое значение.

Метко и образно характеризует А. Ф. Кони старый дореформенный суд, в котором торжествовало «своеобразное правосудие, среди органов которого подчас власть без образования затопляла собою небольшие островки образования без власти».

Волокита и исключительная медлительность производства являлись непременными спутниками этого суда. В работе приводится яркий пример такой волокиты: дело о краже из московского уездного казначейства медной монеты, возникшее в 1844 году, было окончено лишь в 1865 году, т. е. через 21 год. Таких дел было немало.

Обличающие строки посвятил А. Ф. Кони временам, когда «сознание надо добыть во что бы то ни стало, — не убеждением, так страхом, не страхом, так мукою», когда судьи допытывались «правды» посредством изощренных пыток, когда суд находился в плену заранее «предустановленных», формальных доказательств с их «присяжными» и «бесприсяжными» свидетельскими показаниями, с превосходством показаний знатного перед незнатным, духовного перед светским, мужчины перед женщиной, ученого перед неученым.

А. Ф. Кони показал и неприглядную роль правовой науки. «Вопиющие недостатки такого порядка вещей, — писал он, — долгое время не привлекали к себе внимание законодателя и мало интересовали науку, которая, брезгливо отворачиваясь от действительности, уходила в глубь веков, изощряясь в исследованиях о кунах и вирах по Русской Правде или раболепно пела дифирамбы нашему судопроизводству».

И если делались отдельные попытки хотя бы комментировать действующее законодательство, то они наталкивались на противодействие цензуры. В очерке приводится приговор с «Практическим руководством к русскому уголовному судопроизводству», написанным Н. И. Стояновским в 1850 году и признанным цензурой излишним по мотиву: «Что если в его руководстве приведено то, что изложено в Своде законов, то к чему оно? а если в нем содержится то, чего нет в Своде, то оно бесполезно, а следовательно и не нужно:..»,

Читатель найдет в указанной работе немало восторженных строк, посвященных периоду, предшествовавшему судебной реформе и связанному с ее осуществлением, — периоду «судебного обновления России», «пробуждения правового чувства и юридической мысли».

Весьма тщательно показаны в этой работе дискуссии, имевшие место в то время по вопросам введения суда присяжных, допущения защиты обвиняемых на предварительном следствии и гласности при производстве предварительного следствия.

А. Ф. Кони сочувственно относился к мнению, что «такая гласность представляется самым действительным средством в смысле ограждения лица, подвергшегося преследованию, от злоупотреблений и увлечений следователя», она нужна и «для устранения несправедливых нареканий на добросовестных следователей и для предупреждения возможности голословного отказа подсудимых от сделанного ими признания преступления». Что же касается допущения защиты на предварительное следствие, то оно «одинаково полезное не только для привлеченного, но и для самого следователя».

А. Ф. Кони сочувственно приводит доводы редакционной комиссии против предоставления права единолично мировому судье применять арест: «Арест есть лишение свободы — величайшего блага каждого гражданина, распоряжение которым нельзя предоставить единоличному мировому судье, способному, как всякий человек, увлекаться и страстями, и пристрастиями. В случае несправедливости этого наказания уже невозможно вознаградить сделанное им зло. Арест есть вычет из жизни, пополнить который не в состоянии никакая сила человеческая. Представлять такое безвозвратное неисправимое наказание произволу одного судьи — нет никакой возможности. Распоряжение им может быть представлено только суду коллегиальному, но никак не одному судье. Гражданская свобода— такое великое право, которое должно быть ограждено самыми действительными гарантиями».