Любомир Левчев - Ты следующий

Небывало ожесточенная дискуссия о свободном стихе сделала старую дружбу особенно ценной.

Мы стали все чаще видеться с Цветаном Стояновым. У него всегда получалось внести в общение долю праздника. Как какая-то Шехерезада, он рассказывал мне о книгах, авторах, проблемах и событиях, о которых никто и никогда не слышал, и как будто оттягивал так момент казни. Как Синдбад-мореход, он исследовал невидимый мир идей, сидя в летящем кабинете отца в том самом симпатичном доме чистокровных интеллектуалов на улице Гоголя. Цветан переводил с нескольких языков и писал во всех жанрах, хотя истинной его стихией стало литературно-философское эссе. «Невидимый салон» и «Броселиандский лес» самым блестящим образом очерчивали те взгляды, которые тогда нас объединяли.

С Костой Павловым и Стефаном Цаневым мы тоже виделись каждый день. То, что мы стали неразлучны, будило в нас нечто вроде самоиндукции. Каждый из нас переживал свой отдельный, независимый творческий подъем. Каждый собирался развиваться в собственном неповторимом направлении, следовать по собственному пути, и именно эти пути в конце концов и развели нас по разным мирам. И все же знак, которым отметило нас начало 60-х годов, пагубным — но и спасительным — образом связал нас не только между собой, но и со странниками со всего мира… и не важно, как их называли: «сердитыми юношами», «битниками», «шестидесятниками», «апрельскими разбойниками», «хиппи» или еще черт знает как.

Время дало мне понять, что я — одиночка. Но тогда я пьянел от этой солидарности и обманывал себя, полагая, что ее невозможно разрушить.

Спонтанно мы решили объявить себя группой, выступая вместе на поэтических вечерах. Наши декламации никогда не имели русского митингового оттенка, но это были политические демонстрации, которые наделали достаточно шуму. Наверное, самыми скандальными и памятными оказались литературные вечера в ВИТИЗе [48] ВИТИЗ — Институт театрального искусства в Софии. . Они совпадали с официальным Днем поэзии. И сразу же были восприняты как противопоставление ему. Хотя, впрочем, так оно и было. В подготовке подобных вечеров, в их рекламе и защите участвовали многие. Но все же, мне кажется, больше всего постарались театралы Желчо Мандаджиев, Апостол Карамитев, Любчо Тенев, Гочо Гочев…

Цветан Стоянов был ведущим на этих чтениях, а также произносил вступительное слово, где речь, разумеется, шла и о свободном стихе, и обо всех прочих человеческих свободах. Крупный, элегантно одетый, с вызывающим шейным платком и еще более вызывающей улыбкой, Цветан выглядел чрезвычайно живописно, но вместе с тем и очень серьезно.

Скандал разгорелся из-за трусливого и жалкого запрета, отправленного, подобно настоящему полицейскому ультиматуму, из Союза писателей на имя ректора ВИТИЗа. Публика нас поддержала. И мы не сломались.

Говорили, что наши поэтические вечера были одними из первых общественных протестов того времени. Так восприняли их Атанас Славов и Георгий Марков. Именно запрет превратил их в протест против запретов. От запрета одеваться как вздумается до запрета писать что хочешь.

А «Интеллигентская поэма» — мой главный «номер» — представляла собой протест посложнее.

Иду.

Сегодня наши «литературные скандалы» того времени запаяны в капсулу молчания. Они неприятны прислужникам от литературы и мародерам, сочиняющим новую биографию истории…

Иногда я сам вздрагиваю — неужели я и правда все это пережил?

Меня вызвали к новому начальству Союза писателей. И заявили, что разочаровались во мне. Спросили, чего я добивался, создавая группу провокаторов. Сказали, что в их глазах виноват во всем я один, поскольку именно я член Союза, а вдобавок и партии. Следовательно, исключить можно только меня. Еще меня предупредили, что я должен прекратить «организованную деятельность» группы и никому не передавать содержание этого разговора.

Я пришел домой совершенно одинокий. Мне было непонятно, как теперь вести себя с людьми. Я не мог ни молчать, ни говорить. В этот момент мне позвонил Цветан Стоянов.

Как обычно. Но в его голосе я уже уловил необычные интонации. Он справился о моем здоровье, как будто я был болен. И настоял на том, чтобы «прямо завтра» пообедать с ним в венгерском ресторане.

Стоял солнечный октябрьский день. Из окон ресторана мы смотрели на любимый и ставший для нас лобным местом ВИТИЗ. Будущие актрисы выходили на улицу якобы покурить, но в основном для того, чтобы на них полюбовались. Цветан был подозрительно веселым и торжественным, словно собирался признаться в том, что у него день рождения. Он заказал паштет из гусиной печени с маслом и гренки, а еще — по большой рюмке русской водки и по кружке ледяного венгерского пива «Жираф».