Любомир Левчев - Ты следующий

Когда долгое время живешь один, начинает казаться, что не ты отлучен от мира, а мир заточен где-то далеко от тебя. И то невыносимое чувство, которое ты испытываешь, — это его, не твоя, мировая скорбь. И одиночество его жизни среди безмолвной звездной бесконечности больше и страннее твоего… И тогда ты, заброшенный, отвергнутый, забытый, преисполняешься чувством странной ответственности и сострадания ко всему в этом мире.

Я проснулся еще до грохота. Дом скрипел, заключенный в объятия леденящей вьюги. Из печки врывались в комнату струйки сладкого дыма. Вдруг окна и двери распахнулись одновременно. Мне в лицо ударил снег. Я вскочил закрывать. Пыльная лампа в гостиной раскачивалась. От сильного сквозняка шерсть на оленьей голове на стене двигалась, как будто зверь ожил и насторожился, предчувствуя появление невидимого хищника. И тогда я услышал голос:

— Что, испугался ветра? Наивный! Ветер — всего лишь мой слушатель. А я тот, кто открывает и закрывает все на свете. Я Сумасшедший Учитель Истории. Я само сумасшествие, которого боятся или которое почитают… ты ведь тоже сейчас умираешь со страху. Я учу тому, что никто у меня ничему не учится. Меня не забывают. Забывают только мои уроки. И ты меня не забыл. И сейчас спрашиваешь себя: черт побери, и чего опять этот сумасшедший старик обо мне вспомнил? Что он здесь делает? Почему не стоит у крепости Царевец и не забалтывает толпы туристов — представителей любящего экскурсии человечества? Ты удивляешься, как я прошел по заваленным снегом перевалам январских гор. Как меня не съели волки. Все очень просто: волков съел я. В Болгарии больше нет волков. Они снова появятся, но только через четверть века. А почему я о тебе вспомнил? Я тебе отвечу: просто я увидел, что твоя жизнь пущена на ветер. Вся жизнь! Я даже назвал тебя сумасшедшим, как я. Или даже хуже — у тебя в голове гуляет ветер. Ты обречен слушать мои пророчества… Что ты сжимаешь этот сломанный карандаш? Будешь за мной записывать? Многие пытались. Не выходит. Мои слова не могут быть записаны…

Так мы снова встретились с Сумасшедшим Учителем Истории после самой долгой разлуки, которую нам довелось пережить. Несмотря на его презрение к письменному слову, я попытался законспектировать наши беседы в нескольких этюдах.

Из «Этюдов об одиночестве»

1. Это не апология.

2. Скорее это попытка очистить идеал от идеологии, а смысл — от наслоений искусственных осмыслений. Одной жизни для этого мало, — говорил учитель. Но одной смерти достаточно, — шутил я.

3. «Я» и «Мы» — два основных элемента нашего сознания, единица и ряд, точка и прямая… Это придает местоимениям божественную универсальность, которая живет и в нас, пока мы верим.

4. Движение по направлению к «Я» означает конкретизацию. Движение к «Мы» — абстрагирование.

5. С пробуждением «Я» начинается история.

6. На вершине своего всевластия «Я» распадается. Человек, как и цари, начинает выражать свое мнение во множественном числе. В решающее мгновение же, в свою очередь, множество выражается через «Я». Я — весь народ.

7. «Я» и «Мы» — однояйцевые антиподы, которые не могут долго существовать самостоятельно.

8. Многие религии запрещали разделять вещи на «мои» и «твои». Но пред богом каждый предстает со своим «я». И никто не может говорить долго и сказать все, если он игнорирует один из полюсов. В них заключены символы индивида и коллектива, личного и общего, уникального и повторимого. В «Я» и «Мы» можно уловить журчание подземных источников эгоизма и альтруизма, поймать сигналы, способные помочь восстановлению родословной идеалов.

9. Такие слова, как «жизнь», «здоровье», «усталость», «смерть», не имеют в нашем языке узаконенного множественного числа. То же самое относится и к очень важному для нас слову счастье. У несчастья есть множественное число, а у счастья нет.

10. Мечта о счастье лежит в основе идеала, который принес нам столько несчастий.

Слово «счастье» скомпрометировано шлягерным злоупотреблением. Его библейский синоним — «Блаженство». Классическая философия боится этого слова. Мыслители более склонны пытаться указать, где следует искать счастье, чем объяснять, что это такое. Христос проповедует «блаженство нищих». К. Маркс утверждает, что счастье в борьбе.

11. Чувство счастья включает в себя свободу, физическое довольство и духовную удовлетворенность (существуют учения, которые видят счастье в полном отключении чувств и даже сознания — в «нирване»).

12. Поскольку античность определяет человека как «зоон политикон» («общественное животное»), личное счастье становится функцией общественности. И здесь начинаются тысячелетние великие поиски «Счастливого общества».

13. Олимпийские мудрецы допускали, что главным врагом человеческого счастья является присвоение общих (общественных) благ частными лицами.

14. Но применимы ли наши современные термины к сознанию тех «людей истоков», о которых мы думаем сегодня? Легче восстановить черты лица по найденному черепу, чем воскресить то, что бушевало в черепе. Каким было античное представление о личности и обществе, о собственности и свободе? Таким же. Вероятно, более детским, более предметным, более золотым (и допускающим рабов). Но таким же.

15. Ценности и блага люди приобретают пятью вечными способами: во-первых, они творят их сами (это самый трудный и достойный способ); во-вторых, получают их в наследство (самый легкий); в-третьих, находят (дети всегда что-нибудь находят); в-четвертых, воруют; в-пятых, завоевывают (самое эффективное и распространенное средство разбогатеть со времен античности и до сегодняшнего дня).

16. Диагноз Маркса, что в любом богатстве скрывается ограбление чужого труда, с гневным удовлетворением разделяется всеми неимущими.

17. В древние времена граница между завоеванием, эксплуатацией и воровством была более четкой. Сила выступала естественным распределителем благ. Сила узаконивала собственность, после чего превращала ее в «дополнительную силу». К сожалению, в этом механизме есть нечто первобытное, нечто природное. Он жесток, как естественный отбор. Дети наиболее к нему чувствительны. Не знаю, по-прежнему ли мы его достойны. Но природа — это всегда дитя вечности.

18. Воровство, каким бы искусным оно ни было, трудно скрыть и сделать украденное законной собственностью. Однако собственность с удовольствием прибегает ко лжи и узаконивает воровство. После чего давность лет помогает замести следы.