Любомир Левчев - Ты следующий

Огонь можно потушить ударом.

Но неужели были такие, кто думал, что чехословацкий огонь потушен?

12 января 1969 года в Праге поджег себя студент Ян Палах. Это был протест против бесчеловечности одной половины мира и безразличия второй.

8 февраля я получил письмо из Кембриджа, штат Массачусетс. Мне предоставили возможность подать заявку на участие в международных семинарах, которые организовывал Генри Киссинджер (тогда еще ректор Гарвардского университета). Он собирал друзей американской культуры и политики. В письме сообщалось, что мои документы приняты на рассмотрение конкурсной комиссией. Неужели пора было менять учебник итальянского на учебник английского?

Того же 8 февраля мир оповестили о первом рейсе пассажирского «боинга»-гиганта «Джамбо Джет».

2 марта свой первый полет совершил и франко-английский самолет «конкорд».

Словно вся мировая техника соблазняла меня как можно быстрее перелететь через океан.

Но в тайге снежных сибирских тигров на берегу реки Уссури вспыхнула жестокая драка между пограничными войсками Китая и СССР. На бессмысленном острове Даманский остались шестьдесят трупов. Мировой конфликт, о котором писал еще Нострадамус, явил свой кровавый лунный рог на перевернутом горизонте.

И снова на несколько дней я решил съездить на курорт Боровец. В гостинице «Рабис» я встретил Джери. В последний раз мы так обрадовались друг другу. На улице нападало много красивого снега. Светило ослепительное горное солнце. Мы играли в пинг-понг на подметенной террасе. Гуляли, раздевшись до пояса. А Джери даже устроил себе что-то вроде пляжа.

Казалось, его охватил творческий запал. Я знал, что он давно уже работает над суперзаказом под условным названием «Коммунисты». Изначально он хотел написать сценарий, но позже сказал мне, что ориентируется на формат театральной пьесы. Это произведение должно было ознаменовать собой 25-летие победы социалистической революции в Болгарии. Но сейчас Джери работал вместе со Стефаном Цаневым и Геле (одним нашим молодым композитором, который обосновался в Чехословакии) над мюзиклом «Зигзаг».

Джери отдыхает от страшной темы, думалось мне. В формуле его творчества, очевидно, крепко прижилась необходимость сотрудничества с каким-нибудь поэтом. И я уже знал, что не со мной.

На мои безоблачные отношения со Стефаном только что легла неприятная тень. Я опубликовал в «Литфронте» его стихотворение о Дзержинском, не спросив согласия у самого автора. Это стихотворение мне принес все тот же Кюлюмов. Не добившись от меня ничего большего, Кюлюмов попросил меня хотя бы помочь с изданием какого-нибудь юбилейного поэтического сборника, посвященного ЧК. Наверное, я был достаточно наивен, полагая, что своим жестом мне удастся приятно удивить Стефана. Все получилось наоборот. Он обиделся и даже устроил в редакции скандал. Я очень разозлился и на себя и на него. Хотя мы оба сгоряча наговорили лишнего, со временем страсти улеглись, и, думаю, в этом большая заслуга Стефана. А Женя Евтушенко до сих пор пытается нас помирить:

— Стефан очень тепло о тебе отзывался!

— Женя, забудь! Все это в прошлом. Стефан — отличный поэт. И намного лучше меня выживает в той рыночной действительности, в какой мы вынуждены существовать.

Я не могу найти ответа на тягостный вопрос, намеренно ли кем-то плелись интриги между нами — или же мы сами попадались в капканы собственной мнительности.

И где теперь произведения, о которых тогда мне рассказывал Джери? Если они и были написаны, то кто-то сделал все возможное, чтоб они исчезли. По существу, большая часть произведений Джери, за исключением тех, что были созданы в эмиграции, помещены сейчас в некий странный карантин. Даже его неопубликованный роман «Крыша», отрывок из которого я поместил в свой журнал «Орфей» в 1992 году с целью заинтересовать публику и издателей, остается сокрытым от них. Хотя я считаю, что это самое критическое его творение, написанное в Болгарии до эмиграции.

Разумеется, у Джери есть такие произведения, которые абсолютно не соответствуют его сегодняшнему посмертному, но все еще не застывшему образу. Это, например, пьеса «Госпожа господина торговца сыром». В ней высмеивалось желание молодой болгарки эмигрировать любой ценой. Сегодня эта идея кажется мрачной пародией на нашу собственную драму. Я помню премьеру в театре «Трудовой фронт». Те, кто именовались тогда снобами, мещанской публикой, были разочарованы, потому что чувствовали, что весь пафос направлен против них. Но и знатоки театра не выглядели очарованными…

Джери хотелось освободиться от ауры талантливого юноши, избалованного флиртом с идеологической конъюнктурой. Внешне он не подавал виду, но его ужасно раздражали постоянные остроты на тему, что работает он по контракту с МВД. К тому времени модным и перспективным стал считаться другой наряд — диссидентский, или, применительно к Болгарии, полудиссидентский. «Оппозиция ее величества», как говорил Цветан Стоянов. Но джинсы для души тоже нельзя было купить в обычном магазине. Легче всего их доставали дети власть имущих. Они первыми догадались, что полудиссидентство может сулить шикарные привилегии.

Однажды на закате перед «Рабисом» остановилась длинная зеленая американская машина. Из нее вышло поровну юношей и девушек в одинаковых джинсах. Предводительствовал пожилой господин, который годился молодежи в деды. Оказалось, что это известная во всем мире труппа цирковых акробатов со своим тренером и менеджером. Событие не могло не взволновать наши утомленные души. Тут же началась организация «особого» вечера со всеми необходимыми атрибутами: растопка дровами камина, покупка спиртного, сбор сосулек и т. д.

После ужина мы погасили свет и сели у огня. Цирковые актрисы, конечно же, были в центре внимания. Видимо, наши интеллектуальные фокусы вызвали ревность у одного из акробатов, и он грубо осадил свою партнершу. Как будто желая напомнить ей, каков их обычный язык и каковы их взаимоотношения. Я же, вероятно под воздействием виски, достаточно патетично защитил даму. Акробат, как пружина, вскочил с ковра. Все подумали, что будет драка, и замерли. Но он постоял какое-то мгновение, как статуя перед стадионом, а потом резко развернулся и пошел в свой номер. Девушка грустно посмотрела на меня: