Бенедикт Сарнов - Феномен Солженицына

– Так, так, все это весьма занимательно... Но пока вы ещё плаваете в чистой теории. Это плавание может привести вас и в болото и к истокам некоей новой науки... Последнее было бы похвально и прелестно. Науки юношей питают, отраду старцам подают. Но мы с вами ещё не старцы. Ergo нам требуется наука питательная... Так вот, эти ваши исследования неожиданно приобрели новое, чрезвычайно важное значение. Настолько важное, что ещё и сверхсекретное. Здесь на магнитофонных лентах есть нечто, требующее вашего особо пристального внимания... Берите наушники и послушайте голос некоего индивидуя, пожелавшего остаться неизвестным...

В наушниках сквозь шипение и щелчки прорывались, потом внятно зазвучали голоса:

– Але! Але! Кто это говорит?

– Я говорил. Это посольство от Соединенных Штаты от Америка.

– Вы понимаете по-русски? Вы говорите по-русски?

– Я могу плохо говорит, я могу понимат...

– У меня очень срочное, очень важное сообщение. Секретное.

– Кто есть вы?

– Этого я не могу сказать. Поймите! Как вы думаете, ваш телефон подслушивается?

«Слушивает»? Кто слушивает?

– Кто, кто... Ну, советские органы... Слушают ваш телефон?

– О, ай си... Не знаю... Это ест возможно да, ест возможно нет... Что вы хотели говорит?

– Слушайте внимательно. Советский разведчик Коваль вылетает в Нью-Йорк. Вы слышите? Вылетает сегодня, а в четверг должен встретиться в каком-то радиомагазине с американским профессором, который даст ему новые данные об атомной бомбе. Коваль вылетает сегодня. Вы меня поняли?

– Не все понял. Кто ест Коваль?

– Советский разведчик... Шпион...

Шипение... Щелчки...

Из шипящих шумов возникает тот же напряжённый, тревожный голос:

– Але, але... Это я вам раньше звонил. Тут мне помешали... Я звонил час назад по очень важному делу. Я не с вами говорил? Вы кто – американец?

– О, иес, я ест американец.

– Кем вы работаете? Какая ваша должность?.. Ну, какой пост?

– Пожалуйста, говорите не быстро... Кто вы ест? Кто говорит?

– Вы понимаете по-русски?

– Да-а. Понимаю немного... Ожидайте, я буду звать человек понимает по-русски.

– Но он кто? Советский гражданин?.. Вы поймите, я не хочу говорить, если советский... Позовите военного атташе. У меня очень важная тайна, секрет. Где ваш военный атташе?

– Атташе? Он ест эбсент. Он уходил.

– Когда он вернётся? Когда будет на работе?

– О, будет завтра, мэй би сегодня... Час три-четыре.

– А ваш атташе говорит по-русски?

– Кто говорит? О, да... Но мало говорит. Я буду звать переводчик.

– А ваш переводчик кто? Советский? Русский?

– О да, ест русский. Американский русский...

– Послушайте... Послушайте, запишите...

И он снова повторял: «Срочно. Важно! Советский разведчик Коваль; четверг; радиомагазин где-то в Нью-Йорке или, кажется, в Вашингтоне; американский профессор; атомная бомба...»

Голос не старого человека. Высокий баритон. Речь, интонации грамотного, бойкого, но не слишком интеллигентного горожанина. Не москвич, однако и не южанин; Г выговаривал звонко, E звучало «узко». Не северянин, не «окал». Не слышалось ни характерных западных (смоленских, белорусских), ни питерских интонаций... Усреднённый обезличенный говор российского провинциала, возможно дипломированного, понаторевшего в столице...

Прослушали ещё два разговора. Новый собеседник – американец – говорил лениво-медлительно и недоверчиво-равнодушно.

– А потшему вы это знаете? А потшему вы эту информацию нам даваете? А что хотите полутшит?..

– Ничего я не прошу. Сейчас не прошу... Когда-нибудь... потом все объясню... Когда-нибудь потом...

(Там же)

Эта последняя реплика не оставляет уже никаких сомнений о том, ЧТО толкнуло этого мерзавца на предательство. Конечно, только личный, шкурный интерес. Вопрос о материальном вознаграждении за согласие работать на американскую разведку он обсудит с новыми своими хозяевами потом, при личной встрече, когда окажется на Западе. Не сейчас же, по телефону это обсуждать...

Впрочем, отношение Копелева к этому предателю , как он его называет, определилось сразу, ещё до того, как тот произнёс эту, окончательно его разоблачившую реплику:

И не только сейчас, когда предатель ещё гуляет на свободе и его ещё только предстоит изобличить, но и потом, когда он уже арестован и начальство требует все новых и новых подтверждений его вины, Копелев, продолжая помогать следователям, стиль работы которых испытал на собственной шкуре, не испытывает по этому поводу никакого морального дискомфорта.