Федор Раззаков - Почему не гаснут советские «звёзды»

Свежий пример — Алексей Баталов, юбилей которого страна отмечала совсем недавно. Этот когда-то замечательный актёр во всеуслышание заявил, что «ненавидел вшивый социализм», а его руководителей заклеймил как «банду злодеев и убийц». Вряд ли у молодых читателей, прочитавших эти заявления, закралось сомнение в их достоверности: как-никак вылетели они из уст пожилого и уважаемого в обществе человека. И невдомёк этим читателям, что Баталов самым бессовестным образом лжёт, поскольку в советские годы не только прославлял в кино тот «злодейский» режим (играл революционеров и представителей рабочего класса — авангарда КПСС), но и был достаточно высоким киношным чиновником — секретарём Союза кинематографистов (с 1971 года). Кроме этого, звания народного артиста СССР он был удостоен в сравнительно молодом возрасте — в 48 лет (для сравнения: такой знаменитый актёр, как Георгий Вицин, получил это же звание в 73 года, поскольку никаких высоких постов не занимал и был абсолютно аполитичен), а также стал профессором ВГИКа в столь же молодом возрасте — в 52 года (а это была номенклатурная единица в советском учёном мире). То есть вместо того, чтобы швырнуть в лицо той «банде злодеев и убийц» их «вшивые» звания, учёные степени и награды (а у Баталова это были опять же не самые заурядные знаки отличия — орден Ленина и Госпремия), актёр предпочитал всеми этими благами беззастенчиво пользоваться: так сказать, сосал «советскую матку», в душе её ненавидя. Можно только пожалеть человека, который жил подобной двойной жизнью на протяжении не одного десятка лет.

Кстати, и Андрей Макаревич вопреки сложившемуся о нём представлению как о принципиальном борце с советским режимом на самом деле вёл себя точно так же, как и Баталов. То есть сосал ту же «матку», попутно исходя злобной слюной по её адресу. Кроме этого, у них имеется ещё одно сходство: оба являются отпрысками не рядовых советских граждан, а так называемыми «сынками». Так в СССР негласно называли отпрысков советской элиты, которые, будучи защищёнными папино-мамиными спинами, безбедно существовали в советской действительности, высасывая из неё столько соков, сколько могли проглотить. При этом саму эту действительность они на дух не переносили, предпочитая ей другую — забугорную, главным образом американского разлива. Как честно признаётся сам Макаревич в своих мемуарах, «с каким трепетом я лез в этот чемодан (речь идёт о чемодане его отца, который имел возможность выезжать за границу. — Ф.Р. ). Я нюхал вещи, приехавшие из другого мира, — это был совершенно незнакомый и прекрасный запах…».

В отличие от Баталова, который является отпрыском актёров одного из престижных театров страны — МХАТа, Макаревич — сын известного советского зодчего, члена Союза архитекторов СССР Вадима Макаревича, который по долгу службы был так называемым выездным — занимался электрификацией советских выставочных павильонов за границей, выезжая туда в качестве представителя Государственной торговой палаты (первая такая поездка случилась у него в 1958 году, после чего в семье Макаревичей появилась такая роскошь, как телевизор). Естественно, он привозил своим домашним из этих вояжей не только чемоданы разного рода сувениров, но и впечатления — полные восторга и преклонения перед западным образом жизни. Эти разговоры Макаревич слышал с самого детства и, что называется, мотал на ус. Именно они (вкупе с запахами заграницы из папиных чемоданов) во многом и сформировали его будущие взгляды: этакое типичное мировоззрение либерала-западника, для которого Россия (будь то советская или постсоветская) не родина, а всего лишь «эта страна». Для таких людей жизнь в «этой стране» хороша лишь до тех пор, пока строго следует в фарватере западных ценностей. Но как только в ней намечается пусть даже лёгкий поворот в сторону державности, с его ярко выраженным русским акцентом (а иного здесь и быть не может, учитывая, что именно русские являются титульной нацией), как тут же у господ макаревичей грустнеет чело и появляется нервный тик. Как признался как-то наш герой: «Я не люблю русскую истерику с разрыванием рубахи на груди. Всё это есенинское совсем не моё». Честное и весьма характерное признание.

А вот ещё одно признание Макаревича: «Я не принимал советскую власть на эстетическом уровне». Кстати, в своих мемуарах он отмечает, что такие же чувства испытывал к той власти и его отец — бывший фронтовик, секретарь партбюро Архитектурного института. «А я с каждым годом всё больше и больше становлюсь похожим на своего отца», — отмечает Макаревич. Единственное отличие между отцом и сыном — это время начала их расхождений с советской эстетикой, а от неё и с самим режимом. Если у Макаревича-старшего этот процесс начался в зрелом возрасте, то у его отпрыска… в раннем отрочестве. То есть тогда, когда большинство детей даже не задумываются о том, что их окружает, а просто живут и радуются своему безмятежному детству. У Макаревича всё было иначе, о чём наглядно свидетельствуют опять же его мемуары. Из них следует, что началась эстетическая неприязнь автора к режиму ещё… в детском саду (заметим, что находился он не где-нибудь в Свиблове, а прямо напротив Кремля — у Александровского сада). Как честно пишет наш герой, «я попал в советское учреждение, где все должны были быть как все». Из сего признания следует, что уже в детсадовском возрасте Макаревич грезил о такой либеральной ценности, как свобода личности (чтобы не быть как все).

В том детсаду и воспитательница была плохая — у неё был «неправильный запах» и «пища нехорошая» (оба определения принадлежат самому Макаревичу). Видимо, дома на Волхонке нашего героя кормили более изысканными деликатесами, если он с таким пренебрежением описывает те продукты, которые не в каждом советском детском саду тогда имелись (напомним, что на дворе была середина 50-х и с момента окончания самой страшной войны прошло ещё не так много времени). То есть если где-нибудь в Пензе или Сыктывкаре советские детсадовцы ежедневно ели одни и те же каши, иной раз без масла, и гоняли обычные чаи, то в детсаду Макаревича у стен Кремля меню было куда более разнообразным и калорийным. Там на завтрак давали кофе с молоком или какао, разнообразные булочки, а на обед — супы, макароны, каши и котлеты. Будущему «борцу с режимом» детсадовские деликатесы не нравились, и он боролся с ними по мере своих детских сил: например, сливочное масло выбрасывал под стол, а котлеты закидывал на шкаф. Так длилось больше месяца, после чего хулигана из детсада исключили, разоблачив его махинации — котлеты на шкафу начали плохо пахнуть (можно себе представить, сколько добра перевёл «буржуйский сынок» Макаревич за это время!).