Дмитрий Петров - Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

А мечту расплющили танки, когда, как он пишет: «Единодушное Одобрение… оккупировало братский социализм… Советская армия! Встать! Лицом к стене!»

Голубые береты окружили ЦК КПЧ, задержали Дубчека и его соратников.

Американский журналист, лауреат Пулитцеровской премии Марк Курлански пишет: «…вошел полковник КГБ… После составления списка присутствующих полковник объявил, что они взяты "под защиту [87]". Присутствующие… дисциплинированно заняли места за столом совещаний. За спиной у каждого встал солдат. Затем их отправили в СССР – на переговоры ».

Пока партийные боссы решали свои проблемы, горел студент Ян Палах, юноши и девушки кричали лозунги и клеили плакаты: вот – танк утюжит границу ЧССР, а над ним рыдает Ленин. Вот – девочка дарит цветы советскому солдату (1945 год), а вот мертвая лежит на земле (1968-й).

Искали человеческое лицо – нашли чугунную маску.

Поискам конец. Танцев не будет. Возможных партнеров по-прежнему разделяет Стена. Здесь она серая, там – в граффити. Но по обе стороны правят бал Стальные Птицы.

Несмотря на трагизм, вторжение вписалось в сюжет европейского шоу 60-х. Как острая специя. Его превратили в «штуку искусства», отразив в тысячах фотографий, статей, романов, в километрах хроники и художественных лент. Не остался в стороне и Аксенов. Не раз описав «штормовой солнечный день» 20 августа 1968 года. И в Москве. И в Коктебеле. Среди друзей.

«В кемпинге вся кодла уселась в лужу, где был мусор и репейник, и стала пить из ведра алжирское вино… а полурасколотый транзистор все кричал слабым голосом Ганзелки:

– Не молчите! Друзья! Лева, Гена, Коля, не смейте молчать!

А мы и не молчали, мы выли… "Броня крепка, и танки наши быстры, и наши люди мужества полны, в строю стоят советские танкисты…"». Это – «Ожог».

Узнав о вводе войск, Евтушенко шлет телеграмму Косыгину [88]и Брежневу: «Я не знаю, как жить дальше…» В «Страсти» Аксенов расскажет об истории стиха «Танки идут по Праге…» и своей тяжкой депрессии. Тяжко, когда светлые надежды оборачиваются пустыми иллюзиями.

Аксенов долго не писал. Не мог. Только в 69-м в «Литературке» выходят «Феномен пузыря» и «Вывод нежелательного гостя из дома». Но, допускаю, написал он их до 68-го.

Осенью 69-го он начал «Ожог».

1968–1978. Переделкино – Прага – Москва

А дед взял, да и хлопнул он по рукам с хозяином. И вот она наша – часть дома с крыльцом и террасой в сад, а из мезонина видно и поезда и что-то там еще такое далекое за путями.

А Кока всё просил: ну, ну, ну давайте, давайте останемся здесь! Эти поезда – они ведь, если глянуть с другой стороны – очень даже красивые, быстрые…

А меж дорогой и домом – широкий луг, где так здорово гонять в футбол. И Кока, и его соседи Саня, Боня, Арончик и прочие все время его и гоняли. Август был горяч, и после матча было зэкански прыгнуть в пруд, в самые брызги или, скажем, напиться ситра. И вот так, гоняя, они вдруг увидали такой прям офигительный поезд. Потому что вез он настоящие танки. Пушки вез. Грузовики и «Газики». А то и вовсе – то зачехленное, то расчехленное – непонятно чего.

Бабушка сомневалась: а так ли уж и стоит снимать эту дачу? Уж больно близко к железной дороге. Ну – Переделкино. Да – полчаса от Москвы. И – по карману. А выйдешь за ворота – и поезда, поезда, поезда в сторону Киева и дальше в Европу. Шумят, тутукают, гудят…

В дверях вагонов стояли и сидели солдаты, маша руками, болтая ногами, куря и улыбаясь. Ребя тоже замахали, закричали, заулыбались и метнули бойцу на платформе вдруг найденный мяч.

Саня крикнул: ребя, во! Поднял большой палец и, пульнув мяч незнамо куда, побежал к насыпи. Кока, Боня, Арончик и прочие ринулись за ним. Поезд почему-то шел очень медленно, и всё было видно. Ух-ты-ы-ы… Танки-и-и-и-и… Солдатики махали в ответ…

Такие поезда пошли часто. И мы всегда объявляли перерыв, чтоб, подбежав к насыпи, махать солдатам. И смотреть: что это там – на платформах – тягачи? А может – «Катюши»?

Тот, держась рукой за капот «газика», несмотря на качку, ловко «прочеканил» его носком и пяткой кирзача и вдарил обратно – пацанам. А Боня в восторге метнулся в броске и поймал его в воздухе. Всё вокруг восторженно загалдело – и мальчишки, и березы, и колеса теплушек… Солдаты, хохоча, аплодировали…

Эх, мужики, – десять лет спустя горевал в «Донских банях» сильно выпивший майор-десантник Гриша Колтун. Наших тогда, в этой братской, растудыть ее, стране погибло, прямо скажем, несколько сот! Но! Только немногие – понимаешь – очень не-мно-гие – попали под огонь или погорели в танках. Чехи – не венгры. Всегда сдаются без боя. И фрицам, и нам… Это им, сука, не хоккей! Почти никто толком и не залупнулся. А про склады оружия наши все выдумали. Потом. Чтоб, типа, показать: вот она – гнида-гидра-горгона расползучая контрреволюция! А причиной потерь – это я прямо говорю – стали несчастные случаи при неловком обращении с оружием и техникой. Ну и, понятно, технический спирт… Да, мужики. Но пиво там – ах-х-х-х. И ведь не ссали ж они нам в это пиво. Хотя многие из наших ожидали и опасались. Ни-ни, ни единого случая не знаю! Не то что здесь: всякий может тебе хоть водку сикой залимонить, и ничего. Ничего святого, говорю, у людей не осталось.

Но, мужики, отвечаю: и благодарности мы никакой не увидели. Хмурый народ. Недобрый. Лишенный душевного тепла. Лично пришлось убедиться: чуть заговорят они по-нашему – всегда вместо «дом» говорят «барак». Вот такая подгребка в адрес братского социалистического лагеря! Ошибка, говоришь? Знаем мы эти ошибки. За такие ошибки мои орлы – сержанты Шаликоев и Гусев – да и я ведь был старлеем, – таких люлей им навешивали – мало не казалось! А ты что это, Кока, сидишь как чужой? Теплая, гришь, водка? Так другой-то нету…

А в тот август на даче телевизор и радио заменяли московские гости. Они курили на террасе и – то галдя, то шепча – обсуждали события.

Кока хоть и ходил уже в школу, но разговоров этих не понимал. Но улавливал: чехи – хулиганят. А это нельзя. Об их дурном поведении говорили еще зимой – когда ихние выиграли у наших 5:4. На Олимпиаде! В Гренобле! Дед Иван на чем свет стоит ругал ихних игроков со львами и болельщиков. Уж больно бурно они на глазах у мира радовались победе над нами . Над ледовой дружиной! И не только в Альпах, куда странным для советских людей образом проникло их целое море, но и в Праге, где вышли с флагами на улицы, да как бы и забыли уйти обратно.

О чехах говорили всю весну. Особенно – 1 и 9 мая. 1-го – под Петра Лещенко, 9-го – под хоровое предсказание-вопрошание: «Когда нажмут водители стартеры…» Дед ликовал: недолго осталось. Прижучат наши эту братскую шиздобратию. Натянут глаз на жопу вражеской весне.