Нина Шацкая - Биография любви. Леонид Филатов

У Татьяны пробыла недолго. Посидев немного, обежав и насладившись видом ее чудесного сада, приглашаю подругу к нам в гости, так как начинаю остро чувствовать, что Лёня ждет. Таня соглашается, и мы едем на Николину Гору. Чуть отъехав от дома, стали приближаться к лесу.

И вдруг я вижу, — мое тело от ужаса сразу покрылось мурашками, — как из леса с диким шумом вылетел, пугающий своими размерами, огромный черный ворон.

— Господи, Танька, это очень плохая примета… По деревенской примете черный ворон — к смерти.

Меньше чем через месяц умирает Танина дочь — Карина, а еще через две недели — Лёня.

А когда утром 14 октября я Лёне вызвала «скорую», Галя, наша милая соседка по даче, находясь рядом с Лёниной кроватью, подняла кисоньку Анфису:

— Вот, Анфисонька, заболел твой папочка, пожалей его. — На что Лёня произнес страшную фразу: «Она еще не догадывается, какая беда пришла в дом». Лёнечке оставалось жить 13 дней.

День похорон — 29 октября. Очень холодный день с пронизывающим ветром, а у меня на входной двери квартиры сидела с израненными крылышками бабочка-мотылек. В этот же день летала бабочка на сцене театра «Современник» во время спектакля (из рассказа Сергея Гармаша). Что это? Что за знаки? Может быть, это Лёнина душа облетала любимые места?..

Осень. Октябрь.

Когда, где была подхвачена эта последняя болезнь? Лёнечка, родненький, почему я не заметила признака, хоть какого-то? Нам было хорошо, ты был весел…

10 октября 2003 года. Концерт «На троих». Лёня, Володя Качан и Миша Задорнов. Лёня не хочет ехать на концерт, — это обычное его состояние или перед концертом, или перед очередной съемкой.

Лёня читал первым «Ревнивого супруга» — театральную фантазию на тему Джованни Боккаччо. Я сидела в кулисах, в двух шагах от него.

Читал он замечательно, только заметно дрожали пальцы. «От волнения», — подумала я. Прием потрясающий, с букетами роз, гвоздиками от школьников, — три мальчика вышли на сцену. Долгие аплодисменты. Когда Лёня ушел со сцены, я спросила: «Почему у тебя дрожали пальцы? Ты все еще так волнуешься?» — «Мне было холодно, — сказал мимоходом. — Ладно, Нюсенька, поехали домой».

Позднее Лёня Ярмольник говорил, что не нужно было Лёне ездить на концерты, не понимая, что не в деньгах тут было дело. Лёне, как воздух, необходим был зритель, живое общение со зрителем, которого он любил и которого был лишен долгое время. Ответная любовь придавала ему силы и положительный душевный заряд. Хотя и деньги в этом случае играли немаловажную роль: он был счастлив оттого, что даже в таком состоянии может обеспечивать семью. Я, как никто, очень хорошо его понимала. «Нюсенька, я заработал вам денюжку», — радовался он, и мы, счастливые, что все прошло на достойном уровне, возвращались к нашей мамке, Клавдюнечке, чтоб отдать ей букеты цветов и перед сном немного тихо поболтать, не забывая при этом приласкать Анфису Леонидовну. Анфиса — удивительная киска: с некоторых пор она, как собачка, стала встречать и провожать всех, кто приходил в наш дом. И теперь она была первой, наша маленькая, кто нас встретил после концерта 10 октября.

Немного посидев с нами, Клавдия Николаевна ушла спать, а мы с Лёней еще часа два будем на кухне смотреть что-то по телевизору, после чего Лёня, пожелав мне «гуднайтик», уйдет в спальню, а я останусь всем на утро готовить завтрак.

Днем я отправляю Клавдию Николаевну в Москву. Константин Дмитриевич уехал днем раньше. В 18.00 в поселке отключился свет, — кто-то что-то пережег, строя дачу. Дома стало прохладно, но мы тепло оделись. Сидели без света, без телефона и, что самое страшное, без телевизора. Зажгли свечи. Романтики — на полчаса. Как могли, развлекали друг друга. Перед сном обнялись, поцеловались: «Гуднайтик, Нюсенька», «гуднайтик, Лёсенька».

Утром, как всегда, завтракаем. Рядом крутится Анфиса. Все, как всегда. Нам хорошо, уютно друг с другом. Быстро поднявшись на второй этаж, радостно сообщает: «Нюсенька, я поднялся на второй этаж и никакой одышки, представляешь?» Я радуюсь вместе с ним. В общем, день обычный, ничего не было такого, что бы меня насторожило. Вечером я ушла смотреть телевизор на второй этаж. Вдруг в дверях появляется озорная Лёськина рожица:

— Нюська, покулим? — Это «покулим» он произносил, подражая своей любимой Оленьке, когда ей было два года. Покурили, минут через двадцать: «Я пошел. Ты когда ко мне придешь?» — «Вот досмотрю… минут через 15». Так у нас было заведено: перед сном обязательная нежность. Через некоторое время спускаюсь к Лёне. Родненький улыбается, протягивает ко мне руки — приглашение на «обняться».

Наобнимавшись, я собираюсь уходить на кухню. «Нюсенька, — окликает он меня, — прежде чем уйдешь, включи, пожалуйста, мне обогреватель». Я в ужасе: «Лёня, ты сошел с ума! В комнате такая жара, а ты еще хочешь включить обогреватель?!» «А меня знобит» — слышу я. Два часа ночи. Быстро достаю и ставлю ему градусник Через три минуты он вынимает — 37,2°. Прошу подержать подольше. «Нюсенька, когда температура высокая, градусник показывает сразу». Настояла на своем. И опять — 37,2°.

Мне стало нехорошо: я знала, что это легочная температура. Быстро набираю номер телефона Наташи Квадратовой, лечащего врача Лёни из Шумаковского центра, которая советует дать бисептол и колдрекс, что и было незамедлительно сделано. Выпив лекарство, Лёня просит, чтобы я ложилась спать: «Ну, что ты, Нюська, так разволновалась? Ничего страшного, я выпил лекарство, — температура снизится. Уже поздно, я хочу спать, ложись, родненькая».

Рано утром ставлю градусник. Температура не снизилась. В панике, которую, наверное, плохо скрываю, вызываю одинцовскую «скорую», которая приехала не очень скоро. А приехав и прослушав Лёнины легкие, убила словами — хрипы в легких. И с этого времени я перестала что-либо соображать, чего не могу простить себе до сих пор. Меня парализовало это известие. Я часто пугала Лёню: «Лёнечка, не дай тебе бог подхватить воспаление легких, не дай бог!» Я боялась только этого, а услышав эти страшные слова, меня охватила паника: что делать? Надо срочно везти в больницу, в Шумаковский центр. Набираю номер и почти кричу в трубку что с Лёней беда… хрипы в легких…

Наверное, до конца моих дней меня будет мучить неотвязный вопрос: почему Лёню с его страшным диагнозом — воспаление легких — отказался взять к себе Шумаковский центр, к которому Лёня был прикреплен пожизненно.

— Нет мест, — был ответ.

— Но ведь всегда есть 2–3 места для «своих».